Как моя жена изменяла мне

Теперь рыдала она, ее слезы вывели меня из себя, все таки умираю-то я, а вовсе не она, а еще я раздумал себя убивать, но совершенно не знал, что мне делать с жалкими остатками тех дней, которые мне еще предстояло прожить на земле, к тому же у меня куда-то подевалась моя воля, и я теперь ничего не хотел! Жизнь казалась страшно безобразной штукой, и, глядя на то, как мы быстро состарились с моей женой, я хотел выть волком или крутиться юлой, но удивительная способность разума переваривать в себе всякое отвращение к любой на свете гадости внушала мне невероятное уважение даже к нашему собственному безобразию.

В эту же минуту я взял с жены слово, что она никому ничего не скажет, ну, а спустя какой-то там час мы с ней напились до самых чертиков! И день, и ночь сношались как безумные! А может даже очень умные?!

Поскольку в эти мгновенья нам казалось, что ужас надвигающейся на нас Смерти умаляется нашей любовной страстью, и удаляется благодаря же ей в далекие и неизвестные пространства, а мы лишь наслаждались мигом, и нашими телами, заключенными в нем, как двумя сказочными метафорами, из которых на нас глядела наша собственная жизнь. Она глядела и громко похабно смеялась, едва разглядев в наших страстных хитросплетениях, во всех поцелуях и касаниях свое же жалкое подобие, но наша несущаяся по телу кровь, наша выделяемая детородная влага сводила ее с ума, и она уже не смеялась, а визжала от похоти, а за окном гремел гром, сверкала молния и лил как из ведра дождь, и окно было раскрыто, и молния могла влететь в него, но мы ничего не боялись, мы только сношались, и сношались с новой безумною силою, будто желая в последний раз прочувствовать свою Любовь, которой нас наделил Бог, и вознаградила Природа.

Прошло еще несколько дней. Мы никуда не выбирались из постели, мы оставались в ней с женой как двое несмышленых младенцев, которым понравилось ощупывать свои тела, уже не замечая ни возраста, ни безобразия, которое принес нам наш возраст, а только радуясь тому восхитительному уединению, которое нам подарило ожидание моей собственной Смерти.

А когда ты радуешься своей Смерти, ты беспощадно громаден и высок, и нет никого, кто бы тебя смог раздавить как муху, ибо со своей Смертью, с ее ожиданием ты давишь всех смвоим мужеством и своим безумьем, и наслаждаешься тем внутренним покоем, который так часто исходит от безмолвных кладбищ в тихие безмолвные ночи.

Через несколько дней моя жена пришла в себя и пошла на работу. Она приготовила мне на завтрак два яйца всмятку и булочку с медом к чаю, и ушла, а я остался один.

Тишина была такой яростной и такой напряженной, что в моих ушах стоял какой-то звенящий шум. Мне показалось, что я уже умираю, и тогда я взял фотку жены, и покрыл ее поцелуями, а потом я взглянул на приготовленный ею завтрак, на эту еду, которую почему-то сравнил с ядом, и удивился тому, что я ее должен съесть, и еще я удивился тому, что вся наша жизнь построена на этом диком и нелепом поедании одного другим, как себя собой… И я вдруг понял, что должен немедленно, сию же минуту уехать отсюда, уехать раньше чем умру. Просто я себе представил себе, как буду умирать, как буду страдать, и как будет страдать из-за меня моя жена, и мне стало так омерзительно скверно, что меня чуть не вырвало от всей этой мешанины в голове.

Я быстро собрал чемодан, выгреб из жениного чулка половину денег накопленных нами за несколько лет, и сел на поезд, убегающий на юг. Все же перед Смертью я решил осуществить свою заветную мечту, увидеть море, окунуться в нем и насладиться его громадной красотой.

Через сутки я уже лежал у моря и пробовал наслаждаться его громадной красотой, но его красота меня почему-то нисколько не очаровывала. Мысли о Смерти черным роем носились в моей бедной голове. Еще я пробовал прислушиваться к своей боли, боль возникала где-то снизу под сердцем, а потом тут же исчезала в никуда, просто растворялась в душном воздухе.

Я ничего не ел и был рад отсутствию аппетита. Неожиданно я открыл для себя один закон – чем меньше я съем, тем дольше проживу! Это было так по-детски наивно и хорошо, что я научился улыбаться южному солнцу, морю и горам, понимать счастье людей купающихся вместе со мной в море, и даже постепенно стал меньше думать о Смерти. Правда, с людьми, окружавшими меня я старался не общаться. Хозяйке, у которой я снимал комнату на веранде, я заплатил, аж за три месяца вперед. Просто во мне все еще теплилась какая-то надежда на исцеление, но ожидание Смерти постоянно напоминало о себе. Я все больше молчал, тревожно прислушиваясь к себе, и к той боли, которая возникала снизу, под сердцем.

Однако прошел месяц, другой, а я все не умирал. Теперь я даже испытывал какую-то досаду сам на себя за то, что никак не могу расстаться с этим миром, словно держусь за него всеми руками и никак его от себя не отпускаю, хотя на самом деле я уже оторвался от всех, и даже покинул жену, чтобы умереть в одиночку, как и полагается мудрому человеку.