Как много в этом звуке…

— Я даже не знал, что он ломился в мою дверь. Ах, вы об этом, — хозяин только сейчас увидел черные полосы на двери. — Скорее всего, моя дверь просто подвернулась, ближе оказалась… В таком состоянии можно ломиться куда угодно…

— И вы не знаете, что здесь произошло?

— У меня, знаете ли, хорошая звукоизоляция. Второй этаж — шумный этаж… Молодежь много пьет, громко смеется, поздно расходится…

— Поздно — это как?

— Пока не засну, — улыбнулся хозяин. — На подоконнике, между этажами, у них место встречи, которое, видимо, изменить уже никому не удастся. Вот я и позаботился, чтобы моя дверь была с хорошей звукоизоляцией.

— И у вас нет никаких соображений по поводу того, что произошло этим утром?

— Никаких, — покачал головой мужчина, глядя Зайцеву в глаза. И капитан понял — соображения у того все-таки есть. И еще понял Зайцев — мужчина не только побрился, но и выпил стопку-вторую.

— Ну, что ж… Тогда до скорой встречи.

— Мы еще увидимся?

— Конечно. Из всех дверей он все-таки выбрал вашу.

— Посмотрите на него! Он же горел! Ничего не соображал! — воскликнул мужчина, потеряв всю свою невозмутимость.

— Но именно ваша дверь чем-то его привлекла, — улыбнулся Зайцев. — У вас, простите, рабочий день в котором часу начинается?

— В десять! И что из этого следует?

— Вот видите, в десять… А вы в половине шестого уже побриты… Куда торопитесь?

— Под моей дверью труп лежит! — неожиданно тонким голосом прокричал хозяин. — Я не только побрился, я и рюмку водки хлопнул!

— Это правильно, — одобрил Зайцев и позволил наконец хозяину закрыть дверь.

Время шло, за окнами начало светать, на фоне бледного неба появились контуры соседних домов, в некоторых окнах вспыхнул свет, а положение не становилось проще и понятнее. Вернулся с обхода по квартирам опер Семенов и доложил то, о чем Зайцев уже догадывался, — все жильцы двенадцатиэтажного дома оказались в наличии, спокойно спали в своих кроватках, досматривали сны каждый в меру своей испорченности. А если кто и отсутствовал, то по уважительным причинам, не вызывающим подозрений, — командировка, отпуск, ночная смена, загул с однокашниками, которые звонили каждые полчаса и докладывали, что их друг Леха жив, здоров, прекрасно себя чувствует и даже хорош собой. Домочадцы ворчали, но только для виду, звонки-то были утешительные, все-таки жив Леха и вот-вот позвонит в дверь, хмельной и румяный.

Оперативники обшарили сгоревшего гражданина, нашли остатки паспорта и… И больше ничего. Ни кошелька, ни денег, ни колечка-цепочки-кулончика на погибшем не оказалось. То ли ограбили его перед тем, как поджечь, то ли из осторожности он ничего с собой в ночные свои прогулки не брал. Паспорт требовал пристального изучения экспертов, просто вот так что-то разобрать в нем было невозможно, обгорел паспорт со всех сторон. Только по номеру, если таковой обнаружится хоть на одной странице, можно будет что-нибудь установить.

Зайцев, выслушав Семенова, спустился на лестничный пролет и остановился у большого окна с широким подоконником. И пол на этой промежуточной площадке, и сам подоконник были уставлены пустыми бутылками, усыпаны окурками, пивными пробками. Острым и многоопытным взглядом рассмотрел Зайцев и небольшой шприц в самом углу.

— Суду все ясно, — пробормотал следователь и поднялся на площадку, где над обгоревшим трупом все еще поднимался слабый, прозрачный дымок. — Слушай меня, Семенов, — обратился он к оперативнику. — Сейчас ты садишься в мой «газик» и, не снижая скорости, мчишься в наше общежитие. Знаешь, где это?

— Я живу там! — почему-то обиженно воскликнул Семенов.

— На втором этаже, в двести пятой комнате обитает человек по имени Ваня…

— Это бывший бомжара, что ли?

— Почему же бывший! — на этот раз возмутился Зайцев. — Бомжи не бывают бывшими. Так вот… Ты хватаешь его в чем застанешь и срочно сюда. Город еще спит, дороги свободные — через двадцать минут будешь здесь вместе с Ваней. Вопросы есть?

— Через тридцать минут, — уточнил оперативник. — Бомжаре одеться надо… Не привезу же я его в простыне!

— Тоже верно, — пробормотал Зайцев. — Засекаю время. Заметь, не я сказал, что ты вернешься с Ваней через полчаса. И еще… — закончить свою мысль Зайцев не успел, поскольку внизу за оперативником Семеновым уже хлопнула дверца «газика».

Ваня неслышно поднялся на площадку через двадцать восемь минут.

— Здравствуй, капитан, — сказал он Зайцеву, который, безутешно подперев кулаком щеку, сидел на нижней ступеньке лестничного марша. — Что новенького в жизни?

— А, Ваня. — Зайцев поднялся. — Как видишь…

Ваня подошел к обгоревшему трупу, присел на корточки и некоторое время молча рассматривал то, что осталось от человека.

— Он ведь не из этого дома? — спросил Ваня, поднимаясь.

— Как догадался?

— Уже родня бы вокруг стояла… А если никого нет… Как же он, бедолага, попал сюда? Входные двери, как я заметил, с замками… Может, он и сгорел не здесь?

— Здесь, — твердо сказал Зайцев. — Еще дымится…

— Это не он, одежка тлеет.