Как кошка смотрела на королей и другие мемуаразмы

В 1993–1994 годах мы с Костей, как я уже упоминала, восемь месяцев провели в Париже благодаря моей французской стипендии. Жили мы в квартире, где что-то было не в порядке с вентиляцией, и вещи там очень быстро отсыревали. И когда мы оказались на экскурсии в champignonnière, то есть пещере, где выращивают грибы, мы повели носом и почувствовали в воздухе что-то родное. С тех пор мы стали ласково называть нашу квартиру champignonnière. Вещи в ней постепенно начинали благоухать этой самой грибной пещерой. «Хроника русского» Александра Ивановича Тургенева, которую я возила с собой в Париж, пахла champignonnière еще лет пять после возвращения в Москву. Но было даже приятно получить такое обонятельное (по-научному ольфакторное) напоминание о Париже.

Лаковый креатив

Во время того же долгого пребывания во Франции я ухитрилась простудиться и подхватить бронхит. Но глупо болеть, когда в кои-то веки попала в Париж. И я продолжала функционировать «через не могу». В библиотеку ходила, хозяйством занималась. И вот с небольшой температурой доплелась до соседней автоматической прачечной, загрузила белье в машину и села поджидать, когда оно там постирается. А чувствовала себя так погано, что даже читать сил не было. Сижу и тупо рассматриваю свой маникюр. И тем привлекаю внимание молодого араба, который тоже ждет, когда достирается его белье, и которому, видимо, очень скучно. Поэтому он решает завести со мной галантную беседу. «Как называется ваш лак?» А я, вместо того чтобы сказать, например, «бордо», совершенно честно отвечаю: «Да я не знаю, я смешиваю разные». – «О! – восклицает мой собеседник. – C’est une création». Как ни смешно, наиболее точным русским переводом, видимо, будет «Это креатив!». А я, как господин Журден, который не знал, что говорит прозой (цитируя зарисовку о кранАх, пресловутый господин Журден), совершенно не подозревала, что занимаюсь креативом. Знал бы этот парижский араб, какой у меня был креатив в 20 лет, когда я в слишком яркий лак для ногтей добавляла чернила для большей солидности. Собеседник же мой так пленился маникюрным креативом, что даже предложил мне немедленно после стирки (или в процессе?) выпить с ним пива. Я, конечно, была польщена, но пить пиво отказалась.

Кстати о словах и парижском бронхите. Из-за него я, как полагается, сильно кашляла, особенно ночью. И вот в гостях у французских коллег, которые интересуются моим самочувствием, объясняю: «Ночью просыпаюсь и лаю, как собака». На мой взгляд, это было самое точное определение процесса. Но, видимо, оно так сильно выбивалось из принятой формы описания здоровья, пусть даже и своего собственного, что французы были почти шокированы: «Как это вы так говорите?» А как же еще-то сказать, если я в самом деле практически лаяла?

Впрочем, иногда моя нестандартная образность при устном общении играла и благотворную роль. Во всяком случае, когда я спросила у подруги, живущей во Франции, как я говорю по-французски и много ли делаю ошибок, она меня успокоила: «Ты говоришь так быстро и с такими сравнениями, что французы изумляются и не успевают заметить ошибок».

Вот с таким носом!

Эта история – тоже из времени нашей с Костей восьмимесячной жизни в Париже благодаря моей французской стипендии. Все реалии настоящей капиталистической жизни были нам внове. И когда пришлось непременно – для получения этой самой стипендии – открыть счет во французском банке, то было непонятно не только как это делать, но и какой банк выбрать. Тем более что на перекрестке рядом с той квартирой, которую мы снимали, их было целых три. Но у двух реклама на окнах была скучная, а у третьего на афише сидели прелестные белые кролики. И мы двинулись к кроликам. Банковский служащий стал заполнять документы, не поднимая глаз и явно испытывая от этой рутинной процедуры чудовищную скуку. Дошло до обязательного вопроса: «Почему вы выбрали именно наш банк?» – «Из-за кроликов», – честно ответила я. Молодой человек чуть не выронил шариковую ручку, оторвался от анкеты и уставился на меня с неподдельным удивлением. «Что-что?» – «Ну, у вас же на афише кролики». Подозреваю, что такой легкомысленной мотивировки он не слышал больше никогда. А банк с тех пор получил у нас семейное наименование «кролики». И однажды «кролики» оказали мне очень большую услугу, о которой я и помыслить не могла. Через пару месяцев после первого знакомства «кролики» призвали меня к себе и проинформировали, что сначала они меня неправильно записали как нерезидентку, что они приносят мне глубочайшие извинения и – вот видите! – превращают меня в своих бумагах в резидентку (потому что за шесть месяцев резидентка не полагается, а за восемь – уже да). Я была настолько невежественна, что совершенно не оценила важности происходящего. Пожала плечами: резидентка, нерезидентка, мое-то какое дело? Я знаю, что через восемь месяцев уберусь обратно в Россию, как меня ни запиши.