Я бы и не кричала. Разве что посмеялась от нелепости, в которую угодила. Не пыталась сбежать, а всё же ухитрилась. Но прежде, чем моё бездыханное тело навсегда замерло среди гор и покрылось снегом, его пронзила настоящая боль.
В горах холодно? О нет, жарко! Пламя вспыхнуло на спине и пробежалось до кончиков пальцев. Сначала оно было ласковым, но лишь сначала. Почти сразу огонь добрался до костей и взорвался невыносимой болью. О том, что разнёсшийся в тишине вопль был моим, я догадалась много позже.
А потом боль исчезла. Так же быстро, как и возникла. Вместо неё пришёл голос. Низкий, с насмешливыми нотками.
— Идиотка!
Его руки были горячими, как и тогда, когда скользили по моим бёдрам. И, хоть Ветер был почти болезненно худ, держали крепко. Так крепко, что я впервые осознала: не выпустит, как бы я не умоляла. Возможно, разбиться и правда было бы лучшим выходом…
— Дура! — гаркнул Ветер, с трудом сдерживаясь, чтобы не подкрепить слова оплеухой. — Хотела сдохнуть, попросила бы меня — я б тебя сам с удовольствием придушил!
Я уже не падала. Теперь я летела. Летела не так, как утром, когда господин Ветер волок невесту будто ненужный тягостный груз. Теперь он прижимал меня к груди, как великую ценность, хотя наверняка делал это случайно. Я летела с Ветром, была его частью и лишь теперь, познав разницу между падением и полётом, воистину поняла, насколько далёк господин от нас, от тех, кто не способен вознестись к облакам.
Уши закладывало от холода и скорости, но от его тела было тепло. Хотелось прильнуть сильнее, чтобы согреться, и лишь память о испепеляющем жаре, сбегающем вдоль позвоночника, останавливала.
Ветер снова принёс меня на террасу, увитую зелёными плетьми. Поставил и поинтересовался:
— Хотела меня убить?
— Тебя?! — ахнула я.
Не отвечая, он направился в спальню, на ходу стаскивая рубашку через голову и стараясь, чтобы ткань не касалась спины.
Нет, не худой. Скорее, поджарый, сухой, как охотничий пёс, с каждой мышцей, просматривающейся под смуглой кожей… Я залюбовалась и не сразу заметила главное — метку жениха, перечеркнувшую спину Ветра так же, как моя собственная. И тогда до меня дошло, как же сильно она обжигает.
Свадебная метка прекрасна, если не знать, кем она оставлена. Золотистый рисунок, распускающийся изящными перьями, обвивающий тела жениха и невесты, как лоза — колонны. Чем ближе срок свадьбы, тем крупнее разрастается лоза, тем живее перья. Кажется, шевельнись — и они затрепещут, будто настоящие.
Но теперь метка Ветра, протянувшаяся от запястья к запястью через хребет, не была золотой. Она полыхала красным, как раскалённый уголь, и, я знала, жжётся не меньше. Знала потому, что моя пекла точно так же.
— Раздевайся! — приказал господин, не глядя на меня и роясь в ящиках стола.
Я попятилась.
— Нетушки…
— Что сказала?
— Нет! — повторила я твёрже и в отчаянии замотала головой: — Нет-нет-нет!
— Ты не в том положении, чтобы спорить! — отрезал жених, наступая.
Ох, как же он был страшен! Если каждая невеста брачной ночью видит своего суженого таким, немудрено, что краснеет при вопросах о произошедшем.
— Не трогай! — взвизгнула я, пытаясь забраться на перила, но Ветер поймал моё предплечье, сдёрнул вниз и поволок к кровати.
— Сумасшедшая… Как, думаешь, Ветер находит своих невест? Едва обручённые разлучаются, метка раскаляется! Она нас обоих чуть не угробила! Ты нас чуть не угробила! Да прекрати кусаться! Ай!
А кусалась я знатно! Кусалась, царапалась, сопротивлялась что есть мочи!
— Пусти! Не смей!
Но он был сильнее. Швырнул лицом вниз, придавил коленом в пояснице и рванул платье с плеч. Раздался треск ткани, одежда поползла вниз, я задёргалась, пытаясь удержать её, но твёрдая рука стиснула шею сзади, вдавливая в измятые подушки.
— Да не дёргайся ты! Больнее будет!
Я, разумеется, задёргалась втрое активнее.
— Пухти! — пыхтела я в подушку, когда по обнажённой спине скользила горячая ладонь.
Но вдруг хватка ослабла, а жар метки сменился успокаивающей прохладой. Носа достиг запах трав. Ветер, мазнув чем-то по спине ещё раз или два, шлёпнул меня по ягодице и отпустил.
— Теперь мне помоги, — велел он, бесстрашно поворачиваясь и протягивая через плечо банку с зеленоватой смесью.
— Что это?
Он раздражённо обернулся, насильно сунул в ладони лекарство и снова требовательно шевельнул лопатками.
Дрожащим пальцем я зачерпнула мази и коснулась обжигающе горячей метки своего жениха.
— Пх-х-х-х! Осторожнее!
— Прости…
— Это от ожогов. Рея принесла. Иногда метка жжётся очень сильно, тебе ли не знать, — соизволил всё-таки ответить Ветер.
Алый рисунок светлел и становился золотистым, обтянутые смуглой кожей мышцы расслаблялись. А мне хотелось глупо хихикать не то от миновавшей опасности, не то от осознания, что страшный монстр, чудовище, перед которым трепещет всё Предгорье, едва слышно фыркает, стоит ненароком пощекотать ему бок.
— Прости, — виновато прошептала я. — Я не хотела, чтобы… Думала, метка вредит только мне…
— Не ты одна здесь в ловушке, — усмехнулся Ветер.
— Не знала, что тебе будет больно…