Как карта ляжет. Пики

– Подождите. А документы у вас есть? – заворчал Педант будто недоверчивая бабулька.

– Естественно! – не мешкая ответил я, прислушавшись к мысли: «Лучше не медлить. А то ещё усомнится. И тогда миссия тут же провалится. Тем более у нас всегда есть всё необходимое. Мы же не гопники из подворотни, которым то сигарет не хватает, то деньжат, то телефонов.

Дверной замок щёлкнул три раза. «О, сейчас откроет». Я подмигнул Тане. Но нет. Щелчки не прекращались. «Три, четыре, пять. Щеколда. От кого он там прячется?»

В проёме появились два свёртка.

– Наденьте эти костюмы, – он всучил нам в руки медицинские слитники.

– Зачем? Мы и так в связи с обстановкой в стране носим маски, перчатки, вон и бахилы уже напялили, – я покрутил ногой, показывая средства защиты.

– Этого недостаточно! Надевайте, иначе не пущу, – настаивал жилец, закрыв дверь.

Пришлось надевать одноразовый скафандр. По космосу летаем без них, а тут ради одного свихнутого нарядились. Что поделаешь, по-другому квартиру не осмотреть.

– Готово, – отрапортовал я.

Дверь открылась, впуская нас внутрь. Видок, конечно: плотно упакованные стены, полы, потолок – душат квартиру.

«Наверное, в строймаге затаривается», – не удержался я от уже привычного сегодня допроса.

– Покажите, где у вас отдушина, – тут же взяла инициативу в свои руки Тана.

– Пройдёмте, – махнул рукой Педант и повёл за собой по длинному коридору.

«Чисто, как у нас наверху. Грязь, наверное, сама убегает из этого ужаса. А нет, её с позором выгоняют», – думал я, отмечая стерильность квартиры.

Мы шли, а он пшикал по сторонам антисептиком. В квартире пахло больницей. Этот шлейф хлорки, смешанной с чистотой, пробивался даже под маску.

Попав на кухню, мне пришлось залезть и осмотреть вентиляционное отверстие.

«Странно… Ничего подозрительного? Кроме гиперпорядка», – мысленно просуммировал я.

– Смотри, – мне тихо на ухо прошептала Тана, указывая на деревянный стол, одетый в зелёный пластиковый чехол.

Больничный рецепт: «Аминазин».

– А можно выйти в туалет? – спросил я в надежде получить доступ к остальным комнатам.

– Нет, в другом месте сходите. Я не планировал знакомиться с вашими микробами, – рявкнул и сжал плотно губы педант, видимо сдерживая нарастающее раздражение.

Квартиру мы покинули в замешательстве. Следов убийств нет, но он же мог и избавится от них. Да ещё и этот рецепт. Аура у чистоплюя конечно сбивчивая, хотя не чёрная.

«Надо срочно доложить преподу».

Стоило о нём подумать, как он тут как тут.

– Ну что? – с задоринкой в глазах спросил Роман Дормидонтович.

– У него на кухонном столе лежит больничный рецепт. Ему прописали Аминазин, – отрапортовала Тана

– Всё понятно, – потёр рука об руку наставник.

– А что вам понятно? – не мог я не выяснить.

– Это сильно психотропное средство. Он болен.

Тем же вечером мы попали в больницу. Там выяснилось, что Иван Турин состоит на психиатрическом учёте. У него на фоне боязни микробов развилось обсессивно-компульсивное расстройство.

Его тётя работала в санэпидемстанции. Она постоянна заставляла Ивана протирать стены спиртом. Три раза в день квартира дезинфицировалась. Вся еда в доме замачивалась. Мясо плавало четыре часа в воде с содой, фрукты – час, а колбаса мылась с мылом. Бутылки тоже вычищались. Посуда, с которой ели, дополнительно прожаривалась в духовке. Не каждая тарелка это выдерживала. Но тётя Игоря говорила: «Ничего, милок, зато вирусы подохли».

– Роман Дормидонтыч, это он? – я засомневался, но всё же спросил.

– Ты же видел его ауру, она не чёрная, – начал пояснять препод.

– А вы как увидели?

– Я почувствовал ещё тогда, когда дом о нём заговорил, – признался он, указав на девятиэтажку, которая примечательна лишь небольшим граффити в виде синицы, впорхнувшей на его фасад.

– А зачем вы нас к нему направили? – разозлился я из-за бессмысленно потраченного времени.

– За опытом. Он бесценен! – учитель махнул нам рукой и ушёл по своим делам.

Как я про опыт не подумал? Сейчас меня волнует любовный. Наружу рвутся ядовитые мысли о Тане. Они разъедают мозг и я поддаюсь.

– Тана, нам надо поговорить, – сдерживая накал страстей, выпалил я.

– Согласна, – возможно она меня поняла на уровне ауры.

Какая нам разница парк или скорее аллея? Мы отправились в ближайшее место тишины. Тишина обожает ауры, наша тревога у неё на ладони.

Классика Земли в заурядном островке лавочек и деревьев, спрятала постаменты, тайно шепча о величии аллеи. Её распечатывал Пушкин, и запечатывал Гоголь.

– Я тебя люблю, – со страхом в голосе, признался я.

– Прости. Что? – она сделала вид, будто не заметила, и села на ближайшую лавочку.

– Я это не повторю! – речевым напором испепелил её лживую имитацию непонимания.

– Мы же друзья. Какая любовь?

– Светлая и настоящая. Она заточённой птицей рвётся у меня из груди. Я еще в детстве понял, ты – та самая, – со скрипом заржавевших прутьев тайна выпорхнула наружу.

– Я и не думала, что твоя речь может становиться настолько поэтичной, – моя возлюбленная попыталась поменять тему.

– Тут это не главное. Мои чувства – моя боль. Твоя душа поделила меня на ноль, – выпалил я слова, словно пробку из шампанского.