Как испортить хороший текст. От кульминации до финала

⊲

Нашел сегодня у Льва Толстого выражение «облокотился коленкой» (Война и мир, т. III, ч. 2, XV). Умилился. А если бы встретил что-то такое у современного автора, испытал бы совсем другие чувства. И дело, мне кажется, не в том, что Толстой – гений, и ему все позволено, а в том прежде всего, что его сознательные или случайные языковые неправильности трогают нас, как проявленная любимым человеком неловкость, от которой он становится еще милее.

Странное умиление. Лев Толстой – не годовалый ребёнок, который ходит под себя за семейным обедом, и не дряхлый глава семейства, страдающий недержанием и деменцией. Он – писатель, поэтому обязан профессионально владеть языком.

Если бы именитый литератор Леонид Юзефович использовал в своих книгах обороты вроде «облокотился коленкой», его дочери – именитому критику Галине Юзефович – пришлось бы густо краснеть за папу. Неизвестно, какие доводы она пустила бы в ход, но уж точно не пассаж о «проявленной любимым человеком неловкости, от которой он становится ещё милее». Умиление неловкостью годится для кухонных разговоров, а не для профессиональных…

…и любого другого писателя – или самого Толстого, не зная, что это его текст, – критик Юзефович с коллегами за подобные милые неловкости растопчут в пыль и развеют по ветру.

«Гений, которому всё позволено», отчётливо пахнет культом личности. Этого добра в российской истории сверх меры и без Толстого, который как раз боролся против поклонения истуканам.

«На лестницу всходили женские шаги», когда Каренин ждёт дома блудливую жену, – в стилистическом отношении то же, что и «Он с замиранием сердца слышал, как её каблучки шуршат по ступенькам» из пошлого современного любовного романа.

Писатель может ошибиться случайно, с кем не бывает? Но когда такие случайности щедро рассыпаны по множеству его текстов, это не милая неловкость, а система. «Облокотился коленкой» – того же поля ягода, что и «вошло новое лицо, лицо это был молодой князь» или «с трудом борясь с своими облепившими её ноги юбками».

Звезда футбола не имеет права промахиваться, пиная мяч в пустые ворота: об этом живо напомнят владельцы клуба и разъярённые болельщики.

Звезда оперной сцены не имеет права петь фальшиво, иначе будет освистана публикой и отправится открывать рот под фонограмму на эстраде.

Звезда хирургии не имеет права удалять гланды вместо аппендикса: тут уже и до уголовного дела недалеко.

Звезда литературы не имеет права писать «дребедень многословную», превращать текст в словесную кашу и вместо нужного слова использовать его троюродного брата.

Профессионал обязан профессионально делать своё дело. Умилению здесь места нет.

Так ли важен стиль?

Исключительно важен.

Плохая пища отравляет человеческий организм.

Плохая духовная пища отравляет личность, и ещё хуже то, что такие токсины уже не выводятся.

Примитивная эстрадная попса навсегда лишает аудиторию способности воспринимать полноценную музыку.

Читатель, отравленный корявым стилем романов, – особенно когда их автора называют великим писателем, – перестаёт воспринимать хорошо написанный текст.

Повести Лескова «Леди Макбет Мценского уезда» и «Очарованный странник» известны гораздо меньше романов Толстого и не пользуются у массовой аудитории той популярностью, которой заслуживают благодаря изумительной чистоте языка, блестящей драматургии, силе образов и глубине проникновения в серьёзнейшие проблемы человека и общества.

Публика отравлена. Тонкий стилист Николай Лесков, у которого нужное слово всегда стоит на нужном месте, проигрывает борьбу за читателей многословному слабому стилисту Льву Толстому.

Разве проблема только в стиле?

Не только.

Читателю нужен бренд, узнаваемый торговый знак известного писателя.

Популярность – результат не хорошей литературы, а хорошего маркетинга.

Толстому, в отличие от Лескова, повезло стать брендом. Задолго до того как общественная деятельность Льва Николаевича приняла грандиозный размах, брендом его сделало, в первую очередь, аристократическое происхождение.

Толстой начал писать в самом начале 1850-х, когда практически единственной целевой аудиторией литераторов были дворяне, а не мещане, купцы, духовенство и тем более не крестьяне. Заметное расширение сословных рамок в читательской среде произошло позже.

Рецепт успешного литературного коктейля XIX века – это великосветские страсти, религиозные мотивы, секс и тайна. Образцом служит фраза, где собраны все необходимые ингредиенты: «Боже! – вскричала графиня. – Я беременна неизвестно от кого!»