Как я стала киноведом

Здесь говорилось о контексте жизни. Но ведь контекст жизни тоже очень сложная вещь. Из сегодняшнего выступления Неи Марковны я узнал, что она выросла в интеллигентной семье. Следовательно, ее учили. Следовательно, она человек грамотный, умеет читать и, значит, понимает, что она подписывает. Поступок Зоркой — не просто безответственность, а грубая политическая ошибка.

(Берет в руки письмо, читает его и говорит, что каждая фраза бездоказательна — подробно я не записывала.)

Как вы видите, письмо состоит из оскорбительных, высосанных из пальца аргументов, которые воспринимаются как клевета на советский суд. И вы излагаете это в письме, обращенном в самые высшие инстанции! Вы не читали «Белую книгу», а я читал. Она носит откровенно антисоветский характер. Вы не были на суде, а я был. Я вас заверяю, что суд происходил без малейших нарушений законности. Например, говорят, не допустили родственников, но это же клевета! Гинзбург говорит: здесь нет моей невесты! Что такое, собственно говоря, невеста? И вот — пожалуйста: невеста в зале. Галансков говорит: нет моего дедушки. Дедушка из зала кричит: я здесь!

Все, что произошло с коллективными письмами, — есть широко задуманная провокация, в результате которой все подписавшие попали в недостойное положение. Прийти на собрание вам надо с точной политической оценкой своего поступка как грубой политической ошибки, которая объективно сыграла самую вредную роль.

(В это время вбегает в пальто директор института, член партбюро В. С. Кружков, который был где-то в ЦК, и с ходу начинает выступать.)

Кружков: Те, кто подписывал коллективные письма, ссылаются на принцип демократического централизма. Но они неправильно понимают демократический централизм, они откидывают «централизм», оставляя только «демократический». Письмо антисоветское. Я за исключение т. Зоркой из партии.

Д. Ю.: Владимир Семенович, вы опоздали, а мы здесь уже два часа сидим. Подождите минуту, пусть теперь скажет Нея Марковна. Мы все уже высказали свое мнение.

Зоркая: Здесь очень многое говорилось и говорилось правильно, я еще все продумаю. Я согласна с тем, что мой поступок объективно приобрел не ту политическую окраску, которую я бы могла предполагать, и объективно принес вред общественной атмосфере, о чем и свидетельствуют события последовавших месяцев. Я глубоко сожалею, что письмо стало достоянием зарубежной пропаганды, если оно туда действительно попало. Но признать грубую политическую ошибку — подписание антисоветского клеветнического письма — я никак не могу, ибо это значило бы, что я сознательно клеветала, то есть, иными словами, — я должна оговорить себя. Это для меня невозможно. Поверьте, что сейчас я коллективное письмо не подписала бы и больше подписывать не буду ни при каких обстоятельствах. Большего я сказать не могу.

Д. Ю.: Переходим к вынесению решения. Здесь было высказано предложение, которое я записал и сформулировал так:

«За совершение грубой политической ошибки, выразившейся в подписании письма, объективно направленного против интересов партии и государства, Н. М. Зоркая подлежит исключению из рядов КПСС. Но учитывая честное и искреннее признание ею объективной политической ошибочности своих поступков, партийное бюро считает возможным ограничиться вынесением строгого выговора с занесением в учетную карточку»[34].

Кружков: Я не согласен. Я предлагаю следующее решение: «За грубую политическую ошибку, выразившуюся в подписании письма, объективно направленного против интересов партии и государства, и за сокрытие от партийного собрания факта подписания письма Зоркая подлежит исключению из рядов КПСС».

Недошивин: Владимир Семенович, тогда не надо опаздывать на заседания! Как раз то, что касается умолчания на партийном собрании факта подписи, Зоркая самым решительным образом квалифицировала как грубейшую ошибку. Она, кстати, сообщила о подписи секретарю организации.

Кружков: То, что сообщила секретарю, — недостаточно. Вы подумайте: горячо, темпераментно выступает в защиту подписавших, а что сама подписала, не говорит! Тогда уж скажи: да, и я подписала и считаю правильным! Нет! Струсила! Поэтому я не верю в чистосердечность Зоркой и предлагаю ее исключить.

Недошивин: Вы выносите такое предложение только потому, что не слыхали первого выступления Неи Марковны. Она нас убедила, и пока у Владимира Семеновича мало оснований оказывать недоверие Зоркой. Она совершила тяжелый политический проступок. Но мы имеем дело с человеком, который эту свою ошибку осознал. Когда решается судьба человека, мы должны сделать все, чтобы он мог исправить осознанную им ошибку.