Читаем Как я преподавал в Америке полностью

Занятия становятся интересны — и мне! Особенно в русской группе. Они побуждают меня передумывать русское, глядя их глазами, — и вот пришел к необходимости после «Медного всадника» дать им русского человека из народа, работягу, крестьянина — и не мог в нашей великой литературе найти чего-то тут крупного. Ну — «Хорь и Калиныч» Тургенева. Восценишь Некрасова: крестьянок дал образы. Потом Горький. Хотя тот быстро на люмпенство поддался, на разрушение. Но все же у него работяги — и Булычов, и Васса… А вообще-то русская литерату- pa — все среди «героев», что ничего на делают, а думают о последних вопросах: как Богом стать или Наполеоном? — а еда и жилье сами, «по щучьему веленью, по моему хотенью», откуда- то берутся.

Нет труда и работяги — такого, как Робинзон или Гулливер, как Торо (строитель дома на Уолдене), как Капитан Ахав или охотники Купера, как персонажи Джека Лондона. Оценишь и советчину — там заговорили люди из народа, люди труда: у Платонова, у Шолохова казаки — сласть пахать, делать… У Толстого есть сенокос в «Анне», но то баловство барина. У Чехова интеллигенты работают — врачи.

А «Медный всадник» когда разбирали и я налегал на сюжет: Государство и человек, Петр и Евгений, — Маша обратила внимание на то, что и царь-то, Петр, бессилен — перед водой. Беспомощно простирает руку (как Ленин на статуях — вперед). Маленько, слабо и Государство — перед Россией, природой, землей сырой, «водоземлей».

Мне пришло в голову — сравнить с «Моби Диком». Капитан Ахав в погоне за Китом — как если бы Евгений охотился на Всадника, а не просто разок пригрозил: «Ужо тебе, строитель чудотворный!..» Но можно и по-иному: Ахав — как Петр: обуздать стихию… И кто там на кого охотится: Человек на Кита — или Кит на Человека?..

А здесь, в Америке, — работяги извека — и не над вечными проблемами Духа, а в Природе, творя жилье и еду — как поэзию деланья. И писатели — не из аристократов, как на Руси, а из работяг, из среднего сословия. А тут все таковые — среднее сословие. И не упрятан Труд в подвал социума, как в России классической.

Советчина ценна тем, что создала среднее сословие: все — и в деревне «хлеборобы», и в городе рабочие, и инженеры-интеллигенты, и «аппаратчики» партийные, хозяйственные «руководители» — среднее сословие…

3.30. Нашел себе промысел: на велосипеде ездя, обнаружил яблони у дороги, с которых падают яблоки, их не собирают, гниют. И вполне хорошие на вкус — даже лучше ухоженных, ибо эти яблоки черви едят — значит, без химии. Повадился я ездить туда с толком: собирать — и в холодильник класть. Теперь все ем их, кожуру счищаю грубую — и вот лопаю.

Вчера там мне встретился мой студент — Адам из Бостона. Я пытался на багажник велосипеда прикрепить сумку с яблоками, но багажник придавливался и нажимал на колеса: он был без крепления с одной стороны, так что лишь без груза нависал.

Пришлось высыпать яблоки. Адам предложил подъехать на своей машине. Мы вернулись на велосипедах, он подъехал к моему дому уже на машине, мы съездили за яблоками. Я предложил и ему набрать себе там (хотя долго колебался: открывать ли ему свой «секрет»?). Но он отказался: «У меня и так много яблок».

Представляю, как ему был смешон я — «профессор», набирающий яблоки из падших и гнилых!..

Все легче перевожу лекции свои. Может, к концу так раскочегарюсь, что сам составлю книгу из них? А пока надо бы на компьютере научиться работать — их туда переписать.

Даже приятно: предвкушаю, как начну сейчас следующую лекцию — про национальную еду — прямо по-английски писать, активизируя выражения, в словарь научительно заглядывая — и все чаще убеждаясь, что я именно это слово и прикидывал…

Звонили из Вашингтона — на «Голос Америки» записывать хотят. Я обмолвился: не пригласят ли в город? Но они — по телефону. Да и неохота разъезжать отсюда — из милого городка уютного, где обжился и своим ритмом живу. Что я там увижу? Внешнее только. А волноваться: аэропорты, не понимать, что от тебя хотят, — зачем мне эти муки?

Миддптаун, 19.IX.91

Дорогие мои любименькие!

Сегодня прочитал 5-ю лекцию по-английски и провел пятое занятие по-русски с другой группой, — и вот уже две с половиной недели прошли работы тут — и месяц, как выехал от нас, и месяц с переворота. Как сейчас там? В первые дни от Сукони- ков смотрели мы, а сейчас тут передают мало. Да и занятия: и читать, и лекции писать, себя переводить на английский — время занято.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии