Как я преподавал в Америке

Сидели, слушали-смотрели по телику разбор дела кандидата в Верховные судьи Кларенса Томаса, негра, кого его секретарша прежняя обвинила в sexual harrassment — что склонял ее к сексу, намекал предложениями. А всего-то, оказывается, делал ей некоторые легкие комплименты, говорил: мы подходим друг другу — и приглашал в кафе; но она не пошла.

Когда же президент Буш выдвинул кандидатуру Томаса в Верховный суд, лобби демократов развернуло бешеные поиски компромата на Томаса — и вот склонили эту секретаршу. Есть и негры-демократы, лютые враги Томаса (как Джесси Джексон и др.), так как он — консерватор и против искусственных привилегий неграм при приеме на учебу и на работу, как это сейчас распространяется: привилегии — меньшинствам; и так понижается общий уровень культуры…

А сама эта секретарша Хилл — сейчас 35 лет, одинокая; тогда звонила кое-кому из знакомых и конфиденциально сообщала, что ее шеф к ней сексуально пристает. Это было 8 лет назад — и она не замужем до сих пор. И потом говорила случайным людям, что ушла с прежней службы, потому что шеф к ней приставал…

И очень похоже, что это льстило ей, давало самоутверждение — и потому рассказывала об этом даже случайным людям, повышая свои карты. Так это бывает: знакомство с кем-то важным становится тем единственно, что в определение своего «я» может сказать человек. Так, я вчера, например, в застолье хвастливо подавал себя как человека, который уводил жену одного известного (мимоходом вспомнил: как прелюдию-причину своего ухода на флот тогда, но — важничая…).

И эта негритянка-секретарша Хилл может так себя «дефини- ровать»: «Аз есмь сексуальное приставание Томаса».

И вот уже полмесяца вся Америка только и спорит об этом: было это приставание или нет, и в чем заключалось, и можно ли легкие намеки и комплименты, заигрывания — считать «принуждением к сексу»? По телевидению, в газетах — непрерывно и часами.

Правда, тут сошлись разом два кардинальных сюжета: феминистское движение, которому этот звон о сексуальном неравноправии важен, и негритянское — как расистский подкоп под судью-негра. Айв негритянском тоже свои струи и соперничества.

Но в какой мелочишке роются — носами и вопросами! То, что есть элементарный, легкий — даже не флирт, а просто комплимент, на взгляд европейца, француза, например, простая галантность, — тут тупо и всерьез как прямо секс — трактуется! И в этом — ментальность! Не понимают «амуров» — любовной игры; а раз комплимент — то сразу практичен, к цели, ибо не могут себе представить бесцельного комплиментирования женщине. Работяги утилитарные — и в этом.

Борис Парамонов, Лев Лосев, Юз и я

Борис Парамонов, ведущий «Русскую идею» по радио «Свобода», оказался большим, рыхлым, как Пьер Безухов или купец русский; не злой и желчный, каким по голосу интонации представлялся мне, когда частенько нападал, на его передачу в своей деревеньке Новоселки. И жена, Таня, тоже большая женщина. Они, оказывается, совсем русские. И выперли его из Ленинграда — пристало КГБ — за диссидентство его политическое: уматывать предложили. А он и не собирался — и так бы и жил там. Когда я рассказывал о своей неработе в Академии наук, они завидовали: тут — вкалывать приходится. В нем меланхолия проскользнула: тоскливо им в Нью-Йорке. Оказывается, не выезжал и страну не видел. А город — тяжек, и распри среди эмигрантов.

Ко мне — весьма почтителен (передача была года два назад по «Свободе» его про мою книгу «Национальные образы мира», 1988, и статья «Вариант Гачева (О новом почвенничестве в советской культуре)» — в «Новом русском слове» от 3 ноября 1989 г. — 2.8.94). Сказал о впечатлении на него моей статьи о Болотове «Частная честная жизнь» в «Литературной учебе».

— Вы заметили? — я удивился. Даже не указал ее в списке избранных статей тут для «резюме» о себе.

— А как же: «Альтернатива русской литературе» — хороший там подзаголовок. И против героизмов. Я эту идею использовал в своей статье (не помню, какую назвал).

— А вот с женой Вашей я спорю, — он. — Раз шесть уже выступал против ее Федорова. Сначала, когда прочитал его — аж звенело в мозгу.

— Наверное, от оригинальности и смелости? — я.

— А потом, когда перечитывал… — да он же гомосексуалист! — понял.

Постепенно выяснилось в разговорах, что Фрейд — его главный учитель (как и я назвал троих: Гегель, Бахтин и Юз Апешков- ский: Бахтин освободил от Гегеля, а Юз — от гипноза серьезности. Парамонов: «Запомню, это серьезно?..» Я подтвердил — «Да»). Стали они с Лосевым перебирать деятелей «Серебряного века» с этой точки:

— Мережковский был педик или бисекс. А Зинаида Гиппиус — лесбиянка. Но тогда они не были еще образованы на этот счет, и она сочла, что у нее хороший роман может получиться с мужчи- ной-гомсом. И попробовала с Философовым. Но оказалось — бяка, не вышло. Потом к Берберовой на Капри приставала — к молоденькой. Так что Ходасевич не знал, куда деваться…

— А Бердяев кто же, — спросил я, — по сексу?

— Конечно, скрытый, латентный гомосексуалист.