Как я преподавал в Америке

А приятно снова себя учеником, читающим в библиотеке, почувствовать, не быть обремененным записюрьками, рукописями и проблемами отношений. Никого я обидеть не могу, меня никто не может. Со студентами отношения — любознания. Спрашивают, удивляются, интересно. Вон Маша из России обратила внимание, что поэма Некрасова «Мороз, Красный нос» начинается смертью и кончается ею — и так сладка она вроде, и так убаюкивают друг друга, что умерший — отдохнет (и «Дядя Ваня» Чехова — о том)… Очень трудна жизнь в России — и чутки к смерти…

Я им еще буду Федорова рассказывать — через месяц, наверное, когда от литературы перейду к русской мысли. Хотя сам не знаю: как и что с ними буду проходить, — и интересно поэтому, и увлекаюсь сам с ними рассуждать на семинарах, так что и им интересно.

Сейчас скоро 7. В «Русском доме», как тут называют здание, где факультеты русского и романских языков, — в 7 часов собираются студенты, бывшие в России: рассказывать и слайды показывать. Там будет Ирина Алешковская и по окончании повезет меня к ним ужинать. Там будет эта Оля из Москвы, с кем и перешлю письмо.

Ну, обнимухиваю любименьких и протягиваю душу аж в Москву.

Звоните мне: (203) 347 7111. И напишите.

В Бостоне

22 сентября — О, день весеннего равноденствия! Месяц уж прошел в чужом пространстве.

Вчера бежал из Бостона, где в милой семье Дианы Витковец- кой и ее молодого мужа Лени-физика провел два дня: от Юза прямо с его дня рождения в ночь подхватился ехать с ними, потому что «уик-энд» у них, а у меня четыре дня свободных; но провел там лишь полтора дня, чтоб не утомлять хозяев, ходил сам и вот на автобусе вернулся вчера в свою квартирку в Миддлтауне, как домой, поужинал свое, успел даже в кино сходить на 10 часов английское про «Мою милую прачечную»: как пакистанец молодой и англичанин имеют меж собой педерастную любовь, и она показана…

Все более чувствуешь себя не от мира сего, архаичным. Что ж, это — в порядке смены поколений и эпох.

Но в Америке живут деятельно — и за 90 лет. Но кто? Бизнесмены, евреи, как Арманд Хаммер; а из гуманитариев — проф- фи, тоже механичные… А кто экзистенциален, органичен — тот изживает свою тему, как Фолкнер, Хемингуэй, как Селинд- жер… — и умирает, исчезает…

Но что это? Поддаюсь «влечению к смерти»? «Смертобожни- честву»[2]? Опять русскому душенастроению — что жить будто стыдно как-то… Честно — умирать, освобождать от себя землю — другим на жизнь…

Это я собеседую внутренне с Дианой Витковецкой: она — русская, жена художника Якова Витковецкого, еврея, 1938 года рождения он. Переехали они в Штаты в 1974 году, ехали на славу, а пришлось ему работать по своей специальности геолога-кристаллографа. Картины его тут не нужны, и вот в 1984 году покончил с собой, 46 лет от роду. Она только год как очухалась и вышла замуж за молодого физика. Энергичная, второе дыхание жизни обрела после ужасов тех. И смеется над вялой жизненностью русских мужчин. А про своего первого мужа, Якова Вит- ковецкого, говорила:

— Не надо было ему уезжать из России. Там он имел самочувствие нужности, а здесь потерял его: если не продаешься — не имеешь веса, не нужен. А в России художник, поэт имеют ореол почтения — даже в «неудачниках».

Судили-рядили о здешних: как Наум Коржавин все продолжает быть мальчиком в коротких штанишках, поучает всех либерально и не дает говорить никому. Приезжал Фазиль Искандер, созвали гостей у них в доме, но Коржавин как схватил того за пуговицу — и стал говорить, плюясь, так весь вечер и занял собой.

Но тоже тема — обсуждать бедных наших эмигрантов — нескончаемая и горькая, и ироничная. Про всякого можно компрометирующее и для смеха — найти с лихвой. Вон и про Юза — что все ругал «американов», не хуже Солженицына поучал. Что — «бездуховны».