Как я ловил диких зверей

В результате моей удачной охоты на Суматре мой зверинец в Сингапуре был переполнен, несмотря на то что помещение было очень просторное. Прежде тут были конюшни со множеством стойл, построенных по четырем сторонам открытого двора, представлявшего квадрат в сто футов, с хорошим колодцем посредине. Налог на воду в Сингапуре очень высок. Животные много пьют, и, кроме того, их необходимо содержать в чистоте. Колодец был важным приобретением. Легко было превратить все это место в помещение для диких зверей, ожидающих своей очереди быть проданными. С одной стороны шли клетки для больших и малых животных кошачьей породы, с другой — легкие клетки для обезьян и птиц, а с третьей — стойла для слонов, ланей, буйволов и носорогов. Дом, где жили мои шесть туземных помощников, тоже выходил во двор. Все они жили здесь со своими семействами. Нельзя сказать, чтобы место было тихое, но у малайских женщин крепкие нервы, а ребятишки не променяли бы этого места на дворец: подумайте, все равно что жить в цирке. Каждый день цирк! Мой собственный дом был как раз за стойлами. Я так привык к постоянному шуму, что не замечал его, разве только когда заслышу какой-нибудь тревожный рев или вой. Туристы и английские обитатели Сингапура часто навещали нас, и мы были им очень рады. Но туземцы и китайские кули пришли бы к нам целыми толпами, если бы мы не назначили входную плату в «дуа сен» (два цента).

Выручка шла на покупку сырого мяса для кошек, а то, что оставалось сверх этого, — поступало сторожам. Они были искусными «зазывателями», а так как мой дом помещался в самом городе, то поток туземцев и китайцев почти не прекращался, причем сторожа наловчились проводить публику по зверинцу так быстро, что те, уходя, опять возвращались, приводя с собой приятелей и не жалея заплатить еще два цента, чтобы лишний раз взглянуть на виденные мельком диковины. Китайские кули смотрели, разинув рты, и восклицали «уэ!», что у них означает крайнее удивление.

Любимцем публики была Тимар, маленькая слониха, дитя нашего зверинца. Имя это ей дали в честь Тимар, сестры султана и первой жены Тунку-Безара. Тимар была исключительная женщина, а наша маленькая Тимар — очаровательным слоненком. Ей было всего восемь месяцев от роду, и в обычных условиях жизни она была бы еще сосунком. У нас она питалась главным образом рисом, мягкой сердцевиной банановых веток, нарезанной мелкими кусочками, и самими бананами. Я особенно внимательно наблюдал за ее режимом. Она играла во дворе и постоянно шалила и проказничала. Она очень любила лестницы, вечно взбиралась по моей лестнице и старалась забраться ко мне в дом. Я ее не пускал, но жены моих сторожей были более гостеприимны, и я сильно подозреваю, что они приглашали Тимар к себе играть с детишками.

Когда мне нечего было делать, я забирал Тимар в тень около моего дома и дрессировал ее. Я заказал для этого очень прочный стул и стол. Я сажал слоненка на стул перед столом, а на стол ставил колокольчик с деревянной ручкой. Потом заворачивал хобот слоненка вокруг ручки и дергал хобот взад и вперед. Когда раздавался громкий звонок, я давал Тимар кусок сахару. Она визжала от удовольствия, так ей нравилась эта игра. Я повторял это подолгу, пока мне не надоедало, потом объявлял: «Довольно на сегодня!» Но куда бы я ни пошел, я видел хоботок, который махал мне и приглашал: «Давай играть!» На другой день, улучив свободную минуту, я выносил на двор стул и стол. Тимар сразу прибегала ко мне. Для нее эти предметы ясно означали куски вкусного сахара. Я держал в руке хлыстик, но никогда не наказывал Тимар. Опять ставил на место стол и колокольчик, сажал ее на стул, и начиналась настоящая игра в терпение, «пасьянс», как это называют: обвернуть хоботок кругом ручки — звонок — кусок сахару. Обвернуть хоботок — звонок — кусок сахару. Дорого бы я дал, чтобы иметь возможность просто сказать: «Тимар! Позвони — получишь сахару». В один особенно душный день я прервал игру на самом интересном месте и загляделся на крутой лобик Тимар, стараясь представить себе, что происходит в ее мозгу. Как вдруг услыхал слабый звонок. Тимар наскучило ждать меня, и она сама позвонила. С тех пор она усвоила себе, в чем суть игры.

Она была прямо влюблена в собственный голос. Стоило ее немножко подразнить, как она начинала кричать. И распевала же она!

Я очень полюбил ее и надеялся выдрессировать так, чтобы она не только умела проделывать разные штуки, но делала бы их сознательно; так выдрессировать, чтобы можно было рассчитывать на ее повиновение (это самый последний и самый трудный шаг в дрессировке животных). Я работал с ней всего недели три, а диплом получить ей нельзя было раньше месяца, как вдруг в город приехали «Летучие Джорданы». Старший из братьев Джорданов только раз увидел Тимар и сейчас же спросил, не продается ли она.

— Здесь все животные для продажи, — ответил я.