Как я была маленькая (издание 1954 года)

— Знаешь что? — предложил на другой день Дима. — Пока рояль не настроен, а дома никого нет, давай поиграем в четыре руки.

— Давай! — с радостью согласилась я.

Мы уселись перед роялем рядышком, на двух стульях. И вот бы кто послушал, какая началась музыка!

Мы тыкали пальцами в клавиши, ударяли по ним всей пятернёй, били по ним кулаками!

Но нам и этого показалось мало. Мы с Димой стащили с себя по башмаку и с громким хохотом стали колотить ими по всем клавишам сразу.

Старый рояль стонал всеми своими струнами, будто плакал, но нам и горя было мало.

Громче, ещё громче! Не зевай!

Мы подняли такой шум, что ничего другого не слышали. Когда же, утомясь «игрой», красные, растрёпанные, мы обернулась, то увидели, что за нами стоит мама, а рядом с ней пожилой человек с продолговатым ящичком в руках: господин Птачек, настройщик.

— Продолжайте, продолжайте, — сказала мама. — Отчего же вы перестали?

Опустив головы, мы тихонько сползли со стульев и встали перед мамой, каждый из нас на одной ноге, поджимая под себя вторую, разутую, и пряча за спину снятый башмак.

— О, фу! — сказал господин Птачек, качая головой. — Как так можно? Старинной работы. Большие пианисты на нём играли. А тут… Фу! — И господин Птачек замшевой тряпочкой бережно протёр старенькие клавиши.

Он отомкнул свой чёрный ящичек и достал инструменты. Потом приподнял крышку рояля, где, словно арфа на боку, лежали струны, по которым ударяли маленькие суконные молоточки.

Мама ушла к себе. На нас господин Птачек не обращал никакого внимания. А мы, пристыжённые, молчаливые, побрели в детскую и, сидя там, стали слушать, как настраивали рояль.

Господин Птачек ударял то тут, то там по клавишам, слушал звук, что-то делал со струнами и ударял снова.

При этом он негромко разговаривал с каждой нотой в отдельности:

— До-до-до, так-так. А теперь фа. Я плохо слышу тебя, моё маленькое фа. Ре-ре-ре. Э, как ты фальшивишь! Ты опустилась, бедная нота. Мы тебя сейчас подтянем. А сейчас испытаем самое верхнее ля. Что за светлый голосок! Умница, умница. Теперь до-ре-ми-фа… туда и обратно, туда и обратно.

Господин Птачек беседовал с нотами до тех пор, пока они не зазвучали так, как он этого требовал.

На прощание он сыграл вальс, уложил свой ящичек и ушёл, учтиво попрощавшись с мамой и очень холодно — с нами.

— Завтра, Верочка, ты начнёшь брать уроки музыки, — сказала мама. — Сусанна Ипполитовна будет приходить к тебе два раза в неделю.

Рояль мне стал нравиться. Я думала о том, как прилежно я буду заниматься, как Сусанна Ипполитовна будет довольна мной. И главное — как доволен будет дядя Оскар при мысли, что у нас в семье появился ещё один музыкант.

Сусанна Ипполитовна была высокого роста и держалась очень прямо. Лицо у неё было без румянца и без улыбки. На тонком носу — пенсне с чёрным шнурочком, закинутым за ухо.

Первые уроки ушли на то, чтобы «поставить» мне руку: её надо было держать высоко и ударять по клавишам той частью пальца, которая называется подушечкой. Потом я познакомилась с нотами и приступила к гаммам.

Но те же самые до-ре-ми-фа, которые были так послушны господину Птачеку, не слушались меня.

Сусанна Ипполитовна была очень строга. Когда она сквозь пенсне, закинув шнурочек за ухо, смотрела на мои руки, мне начинало казаться, что на каждом пальце у меня по напёрстку.

Кроме того, я от волнения боялась перепутать имя своей учительницы и назвать её Ипполитой Сусанновной, как это уже однажды со мной случилось.

— Мамочка, пусть мне уроки даёт господин Птачек, — попросила я.

— Господин Птачек может настроить рояль, но не ученицу, — отвечала мама. — Вся беда в тебе самой — мы с Сусанной Ипполитовной недовольны тобой.

Музыка мне давалась так туго, что папа наконец сказал:

— Как ни печально но придётся Верушу от этих занятий освободить.

— Эти первые трудности необходимо преодолеть, — возражала мама. — Дальше будет легче.

— Ты, Лизонька, неправа, — стоял на своём папа. — Музыка не грамота, которая необходима всем. Музыке должен учиться только тот, у кого есть к ней способности, Иначе это потерянное время.

— Но, мой друг, мы же нарочно приобрели для этого рояль! — упорствовала мама. — Обидно, если он будет стоять без дела.

— Лучше ему стоять без дела, чем каждый день быть облитым слезами, — не уступал папа.

Кончилось всё это тем, что от музыки меня освободили. Но и рояль не остался без дела. Очень большие музыкальные способности оказались у Тамары.

Она всегда старалась приходить в дни моих уроков. Ей так легко давалось всё трудное для меня, что Сусанна Ипполитовна выразила желание заниматься с ней.

Занимаясь с Тамарой, Сусанна Ипполитовна становилась не такой строгой. Она даже улыбалась.

Однажды после урока Тамара попросила её сыграть нам что-нибудь.

— Что же бы такое сыграть? — задумалась Сусанна Ипполитовна, перебирая клавиши.

— Если можно, пожалуйста, «Вальс-каприс», — несмело попросила я.

— Нет, я лучше сыграю «Тарантеллу» — итальянский танец.

Сусанна Ипполитовна сбросила пенсне. И мы увидели, что глаза у неё большие и блестящие.