Как я был пособием

– Вот эти ваши «Я дико извиняюсь», «На раз»… Почему вы местами просто сыплете одесскими прибаутками, а иногда – словно диктор с центрального телевидения?

Даже забылось, что спросить хотелось о Новом годе.

– Слушайте сюда, молодой человек. Начнем с того, что «я извиняюсь» и «я дико извиняюсь» – две большие разницы, а правильно изъясняться необходимо для выживания. Вы же понимаете, неприятности нам нужны как зайцу стоп-сигнал, иначе обрушится поток таких прелестей, по сравнению с которыми удар кувалдой по голове сойдет за божью благодать.

На «вы» дядя Люсик переходил со мной в двух случаях: обращаясь официально, при свидетелях, и сворачивая на доверительно-игривый тон.

– Поэтому употребляю точечно, – продолжил он, – как выпивку: в правильной компании, под прекрасное настроение.

– Только под прекрасное? – едко уточнил я.

– Чтобы да таки нет.

– М-м? – Не нашлось слов. – Переведите.

– В том смысле, что немножко не совсем. Еще могу сказануть что-то эдакое, когда меня выводят из себя или когда хочется пошутить.

– И когда в волнении просто не замечаете.

– Да? Это таки плохо.

– Это таки хорошо. Моя первая догадка насчет вас появилась именно из-за неместных словечек.

– А вторая?

– Кто? А-а, про догадки. Чувство юмора в ситуациях не к месту. Здесь так не принято.

– Любопытное наблюдение. – Дядя Люсик почесал окладистую бородку.

Когда только умудряется ее подстригать. Чем?!

– Вам бороду стригут или вы сами? – вылил я, пока не убежало, как обычно бывало.

Вокруг расстилался лес. Частью редкий, частично непроходимый. Мы выбирали места посветлее, держась вдали от мрачных дремучих чащ.

– Поверь, сынок, лучший стимул называется «припёрло», но, насколько помнится, у тебя имелся вопрос, и касался он явно не бороды и моих лингвистических особенностей.

– Вопросов много. Первый был про Новый год. Его здесь отмечают?

– Я думал, ты спросишь по-другому: когда здесь отмечают Новый год.

– Когда же?!

– Как ни странно, первого января.

Я удивился:

– Что же тут странного?

– На Руси исстари отмечали первого сентября, по-византийски. Так считает наука. Латиняне встречали год первого марта. А теперь все празднуют первого января, что само по себе неверно, как ни посмотри.

Взглянув на меня, дядя Люсик понял, что требуется пояснить.

– Если мы ведем летоисчисление с Рождества Христова, как уверены все, то отмечать должны двадцать пятого декабря, а не через неделю или, в случае с Юлианским календарем, не за неделю.

Логично. Я удивленно моргнул. Почему-то в мою голову столь простое заключение не приходило.

– А взятое византийцами за начало года первое сентября, – продолжил Дядя Люсик, – это действительно день памяти Иисуса, только не Христа, а ветхозаветного Навина, в переводе с еврейского – Пророка-Спасителя. Память Иисуса Навина, который привел евреев в землю обетованную, празднуется именно первого сентября.

– Разве не Моисей привел…

– Молодой человек, не портьте о себе впечатление, читайте библию.

– Я читал.

– Как между слушать и слышать, глядеть и видеть, также есть разница между «читать» и читать. Слышал о Радзивилловской летописи?

– Это про «откуда есть пошла земля русская»?

– Ну, и это тоже. Не скажешь ли мне, почему между тысяча сто двадцать третьим и тысяча двести шестым годами хронист пользуется датировками от мартовского нового года? Когда и с какого перепугу Русь стала пользоваться католическим календарем? И почему наши месяцы в переводе – сентябрь-седьмой, октябрь-восьмой, ноябрь-девятый, декабрь-десятый – ведут начало с того же марта?

А действительно, почему? Если взяли у греков веру и Новый год, то и месяцы вроде бы должны соответствовать…

Лес заканчивался. Среди густо облепивших тропу деревьев проглядывало поле. Еще не близко, но все же. Бойники повеселели, кто-то даже попытался угостить сухарем Пиявку. Она жутко скалилась, рассевшись посередине клетки. Огрызалась. У бойников это вызывало смех. Пиявку болтало на каждой кочке, кидало на стенки, но привстать и держаться за прутья она не додумалась. Все верно, она не человек. Была бы человеком, не везли бы в клетке. Мы все сделали правильно. Это я так себя успокаиваю – чтобы совесть за былую соратницу не сильно мучила.

– Опасность спра… Ах, чтоб тебя! – крайний бойник схватился за раненую руку.

В нас летели стрелы. Я и Юлиан схватились за мечи, бойники своими телами прикрыли Тому. Растянувшаяся колонна сгруппировалась и быстро двинулась прочь с линии огня. Всадники бросили в густые заросли пару копий, но без толку – до противника было далеко. Летевшие оттуда стрелы тоже особого вреда не причинили, по той же причине. Если нас просто отогнать хотели, все логично… но мы и так почти прошли мимо. Тогда… покушение?! Странное какое-то покушение: куча неумех с оружием, которое, видимо, недавно взяли в руки. Ни меткости, ни знания о расстоянии…

– Нас туда и ведут! – донесся голос папринция, который додумал мою мысль раньше меня. – Меняйте направление!

Куда: вправо или влево? Однозначно не назад и не вперед. Назад телега не развернется, а обстрел ведется сзади слева.

– Уходим вправо! – Тома дернула поводья, подгоняя коня.