Тейта изумил злобный тон, которым это было сказано:
– При чем здесь Кэрол?
– Тебе виднее.
– Она моя жена.
– Это твоя забота.
Тейт был совсем не расположен обсуждать с братом свои семейные проблемы и вернулся к основному предмету их размолвки:
– Джек, ведь баллотируюсь я, а не кто-то другой. В конечном итоге, только я несу ответственность за то, как проходит моя кампания. И только мне предстоит отвечать за то, как я зарекомендую себя в Конгрессе, если меня туда изберут. Мне, Тейту Ратледжу, и никому больше, – подчеркнул он.
– Я это понимаю.
– Тогда работай вместе со мной, а не против меня! – Разгорячившись, Тейт отодвинул тарелку и уперся локтями в стол. – В одиночку мне не справиться. Черт, неужели ты думаешь, я не понимаю, как ты отдаешься нашему делу?
– Больше всего на свете мне хотелось бы видеть тебя в Сенате.
– Да знаю я, Джек. Ты же мой брат, и я тебя люблю. Я ценю твое упорство, самоотреченность, ценю то, что благодаря тебе могу не беспокоиться о множестве деталей. И отдаю себе отчет – причем, возможно, больше, чем тебе кажется, – что, пока я гарцую на белом коне, ты тихонько убираешь навоз.
– Я никогда не претендовал на то, чтобы гарцевать на белом коне, Тейт. Мне просто хочется, чтобы иногда мне воздавали должное за образцовую уборку навоза.
– Более чем образцовую, – отозвался Тейт. – Жаль, что мы вчера разошлись, решая этот вопрос, но временами мне приходится следовать инстинкту, что бы мне ни советовали. Да и стали бы вы сами мне помогать, будь все наоборот? Годился бы я в кандидаты на государственную должность, если бы меня можно было уговорить пойти на какие-то вроде бы вполне целесообразные, правильные, выгодные действия, которые мне самому ужасно не по нутру?
– Наверное, нет.
Тейт печально улыбнулся:
– Так что в конце концов выходит, задницу на всеобщее обозрение выставляю все-таки я.
– Только не жди, что я буду ее целовать, когда считаю, что ты не прав.
Оба рассмеялись. Джек первым стал опять серьезным и подозвал официанта, чтобы тот убрал тарелки и добавил им кофе.
– Тейт, если уж мы устраняем старые недоразумения…
– То?
– У меня такое впечатление, что вы с Кэрол сейчас ладите лучше.
Тейт внимательно посмотрел на брата:
– Пожалуй.
– Что ж, это… это хорошо. Если приносит тебе счастье. – Джек теребил пустой пакетик из-под сахара.
– А с какой стати я должен ждать из-за этого неприятностей?
Джек откашлялся и неловко заерзал на стуле.
– Даже не знаю, тут есть что-то… – Он провел рукой по редеющим волосам. – Нет, ты решишь, что я совсем спятил.
– Проверь, решу или нет.
– Что-то тут непонятно.
– То есть?
– Да не знаю даже. Черт возьми, это ты с ней спишь. И если уж ничего не замечаешь, значит, мне точно мерещится. – Он помолчал, ожидая в ответ подтверждения или опровержения, но не получил ни того, ни другого. – Ты видел, как вчера вечером она разговаривала с тем телевизионщиком?
– Каким телевизионщиком?
– Который был оператором, когда снимались коммерческие ролики на ранчо.
– Его зовут Вэн Лавджой. Он освещает мою кампанию для «Кей-Текс».
– Ага. – Джек развел руками и издал сухой смешок. – Просто странно, что Кэрол нашла необходимым побеседовать с ним во время вчерашнего сборища, вот и все. Потихоньку потянулась за ним сразу, как только он сошел с подиума. А ведь это не совсем ее тип. ( Тейт поднял голову.) Я имею в виду… – забормотал Джек, – что он не… Черт, ты сам понимаешь.
– Да, я сам понимаю. – Голос Тейта был совершенно спокоен.
– Ну, мне, наверное, пора подняться и растолкать Фэнси с Дороти-Рей. Эдди хочет, чтобы к половине двенадцатого все собрались в вестибюле, готовые к отъезду. – Уже на ходу он ласково хлопнул брата по плечу. – По-моему, завтрак удался.
– По-моему, тоже.
Тейт невидящими глазами смотрел куда-то за окно. Значит, вчера вечером Кэрол разговаривала с Вэном Лавджоем? Зачем?
Он не сказал брату, что она уже беседовала однажды с этим оператором. Стало быть, вопреки ее пространному объяснению, которое он тогда от нее услышал, тот разговор на тротуаре около «Адольфуса» был не так уж невинен.
В тот раз она самым очевидным образом лгала. Он это понимал, но потом поцеловал ее, она поцеловала его, и за этим он совсем забыл, с чего началась размолвка. У них все шло так замечательно. И надо же было набежать этой тучке сомнения.
Раньше постель никогда не приносила им столько радости и удовлетворения. Да, их секс и прежде был не менее пылким. И изощренным. Но теперь создавалось ощущение, что изощренным сексом с ним занималась настоящая леди, а это было еще лучше. Отныне она не форсировала предварительные игры. Не бросала грязных словечек. Не вскрикивала, изображая полное удовлетворение, а лишь прерывисто дышала, и, на его взгляд, это было гораздо эротичнее. К тому же он мог поклясться, что все ее оргазмы были непритворными. В ее объятиях он ощущал какую-то новизну, подобие тайны, будто их любовь была чуть ли не запретной. Как ни банально это звучит, но каждый раз для него был словно бы первым. Он неизменно обнаруживал в ней нечто ранее ему неизвестное.