Как две капли воды

Мэнди завернули в розовую махровую простыню и от­несли в спальню. Возле кроватки Тейт опустил ее розовы­ми пятками на пол. Ковер был такой пушистый, что пальчики совсем утонули. Тейт сел на край кровати и принялся отработанными движениями вытирать ребенка.

– Дашь рубашку? – бросил он Эйвери.

– Да, конечно. Сейчас достану. – В трехстворчатом шкафу одна часть представляла собой комод с шестью ящиками. В котором из них могут лежать ночные рубаш­ки? Она подошла и выдвинула верхний ящик. Носочки и трусики.

– Кэрол? Во втором ящике.

Эйвери придала голосу уверенность:

– Я думаю, штанишки ей тоже понадобятся, ты не со­гласен?

Развернув полотенце, он помог девочке натянуть тру­сики, после чего надел на нее ночную рубашку, а Эйвери тем временем разбирала постель. Тейт уложил ребенка.

Эйвери принесла с тумбочки щетку, села рядом с Тейтом на край кроватки и стала расчесывать Мэнди. Закон­чив, она наклонилась поцеловать девочку.

– От тебя так хорошо пахнет, – прошептала она. – Хочешь припудриться?

– Как ты? – спросила Мэнди.

– Гм, да. – Эйвери прошла назад к тумбочке и взяла пудру, которую заприметила там раньше.

Пудреница была сделана в виде музыкальной шкатул­ки. Когда она открыла ее, оттуда зазвучала мелодия Чай­ковского. Пуховкой она слегка припудрила Мэнди грудь, животик и ручки. Мэнди запрокинула голову. Эйвери провела ей пуховкой по шейке. Мэнди засмеялась, ссуту­лила плечики и спрятала кулачки на коленях.

– Ой, мамочка, щекотно.

Это обращение заставило Эйвери вздрогнуть. На глаза навернулись слезы. Она крепко обняла девочку. Несколь­ко мгновений от нахлынувших чувств она не могла гово­рить.

– Ну вот, теперь от тебя еще вкуснее пахнет, правда, папа?

– Конечно. Спокойной ночи, Мэнди. – Он поцеловал ее, уложил на подушки и укрыл легким одеялом.

– Спокойной ночи. – Эйвери нагнулась поцеловать ребенка в щечку, но Мэнди обвила ее руками за шею и звонко чмокнула в губы. После этого она повернулась на бочок, притянула к себе любимого Винни-Пуха и закрыла глаза.

Немного опешившая от внезапного проявления чувств со стороны Мэнди, Эйвери поставила музыкальную шка­тулку на место, выключила свет и вслед за Тейтом вышла в коридор. Она направилась к себе в спальню.

– В честь нашего первого дня…– Она не успела ниче­го понять, потому что он вдруг схватил ее за локоть и, втолкнув в комнату, припер к стене. Не выпуская ее руки, он закрыл дверь, чтобы его никто не услышал, и уперся другой ладонью в стену у ее головы. – Что с тобой? – спросила она.

– Заткнись и слушай меня. – Он приблизил к ней пышущее гневом лицо. – Я не знаю пока, какую игру ты затеяла. И не хочу звать. Но если ты станешь морочить голову Мэнди, я тебя вышвырну так, что у тебя искры из глаз полетят. Ты меня поняла?

– Нет. Ничего не поняла.

– Так уж и нет, – прорычал он. – Твоя притворная нежность и вся эта игра шита белыми нитками.

– Игра?

– Послушай, я не ребенок.

– Ты хулиган. Отпусти руку.

– Я-то прекрасно вижу, что ты притворяешься. Но Мэнди еще слишком мала. Она принимает все за чистую монету, и она потянется к тебе в ответ. – Он еще сильней подался вперед. – И тогда, стоит тебе стать прежней Кэ­рол, ты оставишь в ее душе незаживающую рану.

– Да я…

– Я не могу допустить, чтобы с ней это произошло. И я этого не допущу.

– Да, невысокого же ты обо мне мнения, Тейт.

– Верно, совсем невысокого.

У нее перехватило дыхание. Он грубо оглядел ее с ног до головы:

– Ладно, сегодня утром ты произвела впечатление на прессу. Спасибо за это. Ты даже взяла меня за руку при всех. Очень мило. И у нас одинаковые обручальные коль­ца. Как романтично. – Он ухмыльнулся. – Ты даже моих родных, которые знают тебя как облупленную, заставила гадать, что за превращения с тобой приключились в гос­питале: то ли ты уверовала в Бога, то ли еще что. – Он еще ниже нагнул голову. – Я слишком хорошо тебя знаю, Кэрол. И я знаю, если ты добра и нежна, значит, при­смотрела добычу и готовишься к прыжку. – Сильнее сжав ей руку, он добавил: – Для меня это непреложный факт, запомни.

Эйвери с жаром возразила:

– Но я изменилась. Я стала другая.

– Ага. Ты только переменила тактику, вот и все. Но мне наплевать, удастся ли тебе сыграть роль образцовой жены кандидата в Сенат или нет. То, что я сказал тебе накануне авиакатастрофы, остается в силе. После выбо­ров, независимо от их исхода, мы расстанемся.

Ее не пугала перспектива лишения дома. Эйвери Дэниелз и без того уже лишилась всего – даже имени. Больше всего ее потрясло то, что Тейт Ратледж, за честность ко­торого она могла бы поручиться головой, на поверку оказался до пошлости двуличным.

– И ты готов водить избирателей за нос? – прошипе­ла она. – Ты готов во имя своей кампании терпеть меня рядом в качестве преданной жены, чтобы я стояла с тобой, махала ручками, расточала улыбки да еще зачитывала идиотские речи, которые ты будешь мне сочинять? И все это – ради победы на выборах?! – Ее голос зазвенел. – Потому что счастливый семьянин в качестве кандидата имеет преимущество перед разведенным, да?

Его взгляд был как кремень.