Как читать и понимать театр. Интенсивный курс

Что важно знать зрителю перед походом в театр?

Бывает, когда зрители приходят, и реагируют бурно с негодованием: «Что такое!?! Почему у вас тут Пинк-Флойд, тогда не могло быть Пинк Флойд! До свиданья! Мне это не понятно!»

Я приходил к Юрию Николаевичу Бутусову на спектакль, смотрел «Добрый человек из Сезуана», и рядом сидящие люди, впервые открыв программку, читают: «А кто режиссёр? Бу-ту-сов. Это что за Бутусов?» И что они сейчас увидят?! Они увидят в течении трех часов наматывание кишок, как актёры умирают, рождаются, восстают из пепла, а они не знают вообще куда они пришли! Они Брехта пришли посмотреть! Как!? Для меня это не понятно.

Римас очень много сил положил, чтобы перевоспитать зрителя. И это у него получилось. Сейчас в театр Вахтангова ходят совсем другие люди! И ходят не один раз, возвращаются снова. И смотрят уже осмысленно. Я думаю, что это большая заслуга, и заслуга Туминаса как раз в том, что теперь в театре Вахтангова возможен такой «Бег», например. Тут очень важно, чтобы и зритель был готов к диалогу и готов был выйти из зоны комфорта. Это постоянно делает Бутусов. Вытаскивает зрителя из комфортной зоны, заставляет испытывать не приятные эмоции, думать, раздражаться, и какие-то зрители это понимают и вступают в химическую реакцию, а кого-то это отталкивает, возникает отторжение: «Зачем вы это со мной делаете? Я не хочу и не буду это смотреть!»

Маскарад. Постановка Римаса Туминаса

«Маскарад» я видела перед этим показом последний раз ещё в студенческие годы в постановке Отара Джангишерашвили, и смутно помню спектакль: пустоту, черноту сцены и… было что-то ещё, ах да, водопад. Приготовилась шагая по снежному Арбату к сюрпризам от Римаса Туминаса.

Воображение должно рисовать, Ум — сравнивать, Вкус — отбирать, А талант — исполнять

Замёрзла я почти сразу. Нет! В зале хорошо топили. И не дуло. Нет-нет! Просто на сцене феерически расцветал мороз, снег заметал улицы Петербурга, накрывая и укрывая собой Неву, парапеты, статуи и героев, которые смахивали его с тулупов, цилиндров и расклешенных пальто. Погружение в Лермонтова было медленным: по заснеженной сцене, почти пустой (две тумбы, один постамент и статуя), в валенках, тулупе и с варежками на резинках бегал то ли мальчишка-подросток, то ли юродивый-переросток, но счастье его от выпавшего снега было детским и заразительным. Безмолвный его диалог с метрдотелем, охраняющем вход в мужской клуб, а потом с рыбой, вынырнувшей вдруг из Невы, создало настроение и обозначило время. В мужском клубе играли в карты, а мальчик (в программке обозначенный Слуга, человек Зимы) в это время отряхивал от снега статую Дианы и играл в снежки. Вместе с нами зрителями на все это заснеженное царство игрищ детских и взрослых, взирал сбоку, как будто из ложи Арбенин (Евгений Князев), взирал с усмешкой легкой, полуулыбкой довольного жизнью и собой. И только потом потекли слова. Пошёл снег. Он закружил в вихре радость и печаль, и заставил кружиться нас, зрителей, унося под музыку Хачатуряна, и заставляя растворится в этой истории любви и погубившей её ревности.