дерзкий юноша воссел на нее против воли отца своего
и все равно никто не решился его задержать
он был слишком юным слишком слабым
и устремился вниз
разбился уничтожив паденьем своим толпу
народа и без числа овец в лугах
и вот теперь я падаю вверх со скоростью
сорока коней Господи милый, возлюбленный
отец-матушка молю подстелите
хоть что-нибудь там куда я рухну
вы ведь знаете где (прошу
простить меня) (срочно) какую-нибудь
милую пушистую овечью отару чтобы смягчить (ой) то
за что я цепляюсь моим (чем?)
за (ox)
отскакиваю от (ух) (бух)
(бах) (ох)
(пощады)
но подождите
взгляните на это
солнце
синее небо а по нему белое плывет
а сквозь него сквозит голубизна
восходя к еще более глубокой синеве
нижний слой подмалевка сине-зеленым
добавь индиго под лазурит подмешай
свинцовых белил или пепельную глазурь и ляпис
это ли то самое древнее небо? и земля? снова?
снова домой снова домой
кружным путем вниз через верх
как крылатое семя
потому что корень
устремляясь к поверхности почвы
прорывает ее и становится ростком
а тот набирается сил — и вот побег
а на верхушке побега
цветы что открываются
для всего мира как
глаза:
здравствуйте:
что это?
Мальчик перед картиной.
Хорошо: мне нравится красивая спина: наилучшее в том, кто стоит к тебе спиной, — то, что лицо, которого ты не видишь, остается тайной: эй, или ты меня не слышишь? Не слышишь? Нет? Мой подбородок на твоем плече прямо под ухом, а ты не слышишь — ну и ладно, старый спор о том, кто сильнее, глаз или ухо, — а выходит, что не то и не другое, когда ты и не здесь и не там, поэтому зови меня Космо, зови Лоренцо, зови Эрколе, называй неизвестным художником какой тебе угодно школы —
Никто не помнит этого старика.
Только я, хотя
очень смутно, цвета теперь
едва припоминаю, как звали почти ничего не помню
хотя мне нравится, нравилась
красивая ткань
и как ниспадает складками подол рваной сорочки, или как скручивается, спускаясь к запястью, рукав
и как тонкая, едва различимая в неярком свете линия углем колдовским образом очерчивает трещину, рассекающую скалу
я люблю красивые, смелые изгибы и кривые; его спина слегка согнута у плечей: печаль?
Или просто извечная тоска того, кто соприкасается с жизнью
(хорошо сказано, хоть это и не мои слова)
но Боже мой милый Христе и все святые с ним — картина — она — он — это моя работа,
но, опять-таки, кто на ней?
не святой Паоло, хотя святой Паоло всегда лысый, потому что так принято представлять святого Паоло -
погодите, да, думаю, я… лицо…
но где все остальные? Ведь был здесь не только он, тут были и другие, кто-то вставил картину в раму очень красивую раму
и камни на ней, как есть, и плащ прописан хорошо, нет,
но что это за старый Христос вверху?
Старый?
Христос?
будто он стал человеком уже потом и постарел, несмотря на то что все знают, что Христос никогда не станет иным:
Погодите — вот причина — кажется, помню что-то: да, тут есть руки — две руки под его (то есть Его) ногами: то, что становится видно, когда присмотришься, руки, принадлежащие ангелам, которые при этом кажутся ничьими руками: словно золотистой ржавчиной покрытые, на них золото, словно раны в золото превратились, бархатная кровь из золотой чечевицы, золотая плесень, словно струпья и корки могут стать драгоценностью
Но почему, зачем это я так?
(Не помню)
Взгляни на ангелов вокруг него, красивых, с бичами и хлыстами, это у меня здорово вышло
нет, нет, отойди назад и окинь взглядом все вместе а заодно и остальные картины в зале: перестань смотреть только на свое: взгляни опыта ради и на другие.
Кажется, я узн…
о Господи — да это же -
Космо, правда?
Это работа Космо.
Святой Джероламо?..