Как бы не так!

— Чепуха получается, — сказала вслух. — Полифем врет, что хозяин погиб ночью. Конечно, дядя Юра мог умереть под утро или чуть позже, но какой смысл врать?

Объяснений я не находила. Изрядно поломав голову, я направилась к пианино. Кейс был на месте, кстати, им Полифем даже не поинтересовался. Еще одна загадка для тупых.

Я достала кейс, бросила на журнальный стол, села в кресло и уставилась в любимую стену Полифема. Все-таки история выглядит невероятно глупой, если только…

Я попробовала открыть кейс, заведомо зная, что ничего из этого не выйдет: ключ Юрий Петрович оставил у себя. Я пошла в кладовку и немного покопалась в старом чемодане. Кейс — это вам не сейф в швейцарском банке. Раздался щелчок, и замки открылись.

Я подняла крышку: доллары новенькие и вполне зеленые.

Полный бред. Я вынула пачку из середины, проверила ее и засмеялась. На любом конкурсе идиотов мне обеспечено первое место. Во всем чемодане набралось не больше четырех тысяч долларов. Остальные явная подделка. Сумма для Юрия Петровича ничтожная и душевного трепета не вызывающая. Сам он скорее всего жив-здоров, а его желание видеть меня в гостях в свой день рождения становится вполне понятным.

Я немного послонялась по комнате и сказала:

— Ладно, сукины дети, вы со мной наплачетесь.

Боевого задора было сколько угодно, но одной мне не справиться. Я вышла на балкон, постояла немного на свежем воздухе, стараясь успокоиться и мыслить здраво.

В голову пришла только одна кандидатура: Максим Чернышев, мой давний приятель, авантюрист и рубаха-парень. В настоящее время он переживает очередной развод и в любую аферу влезет с удовольствием.

Я покосилась на телефон, но звонить не стала. Оделась и вышла из дома. Машина была на стоянке. Стараясь выглядеть естественно, я в нее загрузилась и направилась в торговый центр. Побродив там около часа, зашла еще в пару магазинов.

Требовался одинокий телефон-автомат. Вскоре он появился. Я притормозила, осторожно огляделась по сторонам. Как будто ничего подозрительного.

Максим был дома. Судя по голосу, маялся с перепоя.

— Привет, — сказала я.

— Привет. Вспомнила старого друга? Когда вернулась?

— Давно.

— Здорово. А я тут, понимаешь, чуть руки на себя не наложил…

— Потом расскажешь, — перебила я. — Дело есть. Сможешь к Вике подъехать?

— А почему не к тебе?

— Потому что за мной, возможно, следят.

Он тихо икнул и сказал уважительно:

— Заливаешь…

— Если бы… Я буду у нее через сорок минут, ты должен приехать раньше, чтобы тебя не засекли. Она дома, я с утра звонила, У нее и поговорим.

Я повесила трубку. Поблизости никто не вертелся, это вселяло надежду, что нас не подслушали.

* * *

Выждав время, я направилась к Вике. Жила она в старом городе, в бывшем купеческом особняке, умело поделенном на крохотные квартирки. От былого великолепия остались два каменных столба перед домом и кованая калитка; забор давно рухнул, сам дом обветшал, но все равно мне нравился.

Викина квартира располагалась на втором этаже. Войдя в подъезд, я услышала Викин голос:

— Привет отдыхающим… — Она стояла, опёршись на перила, и улыбалась. Я поднялась по крутой лестнице, мы обнялись и вошли в квартиру.

— Макс здесь? — понизив голос, спросила я.

— Здесь и несет какую-то ерунду. Это белая горячка?

— Возможно, только, к сожалению, у меня.

— Так ты ж не пьешь?

— Когда это было…

Макс сидел в кухне и пил кофе. Я мысленно его похвалила: место он выбрал удачное, в окно его не увидишь. Мы с Викой тоже сели и заварили кофе. Я покосилась на своего друга. Выглядел он на троечку. Осунулся, небрит и нестрижен, за версту несет пессимизмом и лютой обидой на женскую половину человечества, куда нас с Викой предусмотрительно не включили.

С женщинами Максу не везло упорно и всегда. Подозреваю, виноват в этом он сам. Макс обладал внешностью мушкетера и умел выглядеть благородно. Был остроумен, безрассуден и пылок, иногда до неприличия. Многие женщины влюблялись в него безоглядно. Но очень скоро к ним приходило прозрение. Макса влекли слишком многие вещи, чтобы одна-единственная женщина смогла их заменить. На самом же деле он был веселым циником и знал это, хотя и любил прикидываться романтиком.