Как будут без нас одиноки вершины

К утру поток камней прекратился, но оставались отдельные толчки, и камни продолжали лететь. Я увидел, что кто-то идет по Южно-Домбайскому леднику, стал кричать, но меня не услышали. И тогда мы начали спускаться. Это был самый страшный спуск в моей жизни: без веревки, без крючьев, простым лазанием. Эпизодически идут камни, горы продолжают дышать.

— Говорят, Володя, перед землетрясением улары слетели вниз.

— Куда делись улары, не знаю, а вот туры старались держаться поближе к людям. Спустились, ушли из-под обстрела, нам сообщают, что группой наблюдения принят сигнал бедствия в районе Бу-Ульгенской пилы. Группа Шатаева на Восточном Домбае тоже видела сигналы бедствия, но подойти не смогла.

Тут такие картинки происходили... Шура Балашов выходит на сорокаметровый скальный выступ и вдруг этот мыс в тысячи тонн вместе с ним откалывается и падает в нашу сторону. Шура со скоростью звука перепрыгивает через образовавшуюся трещину между скальной стеной и массивом, который уходит на Южно-Домбайский ледник.

На группу Шатаева камнепад обрушился у подошвы ледника, под стеной. Шатаев прыгнул, как кошка, в какую-то трещину. Причём он не знал, куда прыгает, какая там глубина. Мы наблюдаем всё это, как в замедленном кино, и ничего не можем сделать. Они были в связках, верёвка мешала. Надо было видеть, как они уворачивались, прятались от камнепадов. Травмы у них были, но все спустились сами.

Сигналы бедствия шли от группы Бориса Романова уже три дня Я даю на КСП Коле Семенову радио и комплектую команду для выхода на помощь Романову. Но тут начинаются психологические сложности. Мне удалось собрать только одну четверку, чтоб выйти на помощь. Это Безлюдный, Романов, Онищенко и я. Поднялся весь Кавказ, идут люди с перевала, несут продукты, но выходить на скальный маршрут отказываются.

Ушёл вверх с четверкой под Восточный Домбай. Я этот маршрут хорошо знаю, но сейчас совсем не узнаю. Всё снивелировано, разбито, сглажено. Мы уходим по Южной стене Главного Домбая, правее карниза. Камни бьют прилично. Бьют так, что у Безлюдного от каски остался один ободок. У Славы Онищенко тоже разбило каску. Каски слабенькие, но своё дело они сделали. Представляешь, если бы их совсем не было?!

С двумя ночёвками подошли к ребятам. Их надо было видеть. Полочка чуть больше стола. Лежит Кулинич — детский врач, кандидат наук. Я его плохо знал. На груди у него камень, который ребята не смогли сдвинуть. Раздавило даже стальной карабин. Сидит Боря Романов, Коротков лежит. Как я увидел эту картину, не мог вымолвить ни слова. Я ещё не подошёл, вижу их метрах в 40. Знаками обмениваемся с Онищенко: один мёртвый, один живой, один (Коротков) лежит и непонятно, жив или нет. Ворожищева я совсем не вижу.

У Короткова оказалось 13 переломов: таз, бедро, грудь. Борис смотрит на меня, я показываю, что сейчас к ним подойду. Третьи сутки они без еды и без воды. Они уже пытались связывать верёвки, чтобы в таком состоянии подойти к снежнику за водой. Я спускаюсь к ним, остается три метра до них и не хватает верёвки. И тут вдруг у меня страх, психологический тормоз. Не могу спуститься без верёвки и всё. Еле-еле пересилил себя.

— В такой ситуации, Володя, это понятно. Просто так идти по скалам, когда у тебя под ногами глубина в сотни метров, без верёвки страшно. А тут...

— Спустился. В нише лежит Ворожищев. У него подозрение на перелом основания черепа. Он то приходит в сознание, то теряет его. У Бориса Романова перелом рёбер и пробита плевра лёгких, началось кровохарканье. Борис спокоен, как всегда, но дышит с трудом. Скажет слово и должен отдышаться. Чёрный весь. При такой травме, как у Ворожищева, редко кто остаётся жить, а он помогал нам спускаться. Оказали мы первую помощь, как смогли, Романов и Ворожищев ведь врачи, теперь надо их транспортировать.

Когда подошла вторая четвёрка со всеми спасательными причиндалами, упаковали Кулинича. Если это можно назвать упаковкой, всё же рваное в клочья. Где-то на полпути он распаковался. Спустили на сто метров. С продуктами полный завал. Даю «SOS», нужны продукты. А тем временем идут спуски на тросах и с подвесными ночёвками. Тросовая система спуска пострадавших на скальных отвесах незаменима. Шестимиллиметровый трос ста метров при помощи тормозного барабана и страховочной лягушки (она для закрепления троса намертво при необходимости) позволяет потихоньку спускать по стене одного или двух пострадавших. Стометровые тросы наращивают.

Мы спускали всех по два человека: пострадавший и сопровождающий. Спуск очень сложный. На 5—6-й день продукты совсем кончились. У меня в радиостанции село питание. Я начинаю имитировать связь, для спокойствия ребят. Но Борис сразу понял, что я их обманываю.

Эрик Петров целый день набирал флягу воды на скалах, по капельке капало во фляжку. Мы разбавили этой водой несколько ложек чёрной икры, единственной из оставшихся продуктов. Представляешь, какая мерзость получилась? С этим «супом» я обошёл сначала больных, и нам немного осталось. Калории были так нужны!

Я выхожу на гребень и вижу: на перевале людей тьма.