Каюсь. Том 1

–Я нашла твою подружку вконтакте, а потом уже в инстаграме. Случайно увидели еу Артемкиного знакомого в друзьях, а на аватарке с ней мой папа. Крутое получилось открытие, – усмехнулась она иронично, вытирая слезы.

Я представил насколько «крутое» и плохо стало. Вот же черт бы побрал эти социальные сети и Чайку вместе с ними! Хотя она здесь не причем, но так хотелось скинуть груз собственной вины на кого-то. У меня голова шла кругом, ибо я не знал, как решать наши с Леськой проблемы, что мне делать и как найти подход к дочери.

Внутренний голос увещевал прислушаться к Янкиным советам и позволить себе быть перед дочерью не « на коне», а показать, что я тоже бываю не уверен в себе, что у меня тоже есть страхи и сомнения. И я решил, что пожалуй, это будет правильно, хотя мне было крайне тяжело открывать свою душу. Запинаясь, что совершенно для меня не типично, я начал свою исповедь.

–Лисенок, прости меня! Ты права, я кошмарный отец. Не знаю, что мне сейчас тебе сказать, как все исправить и разрушить эту стену непонимания. Но я очень хочу, чтобы мы не просто нашли общий язык, а чтобы мы с тобой стали друзьями. Я очень люблю тебя, Лисенок, ты самое дорогое, что есть в моей жизни, поэтому я прошу тебя, помоги мне, не отталкивай.

Я тяжело сглотнул, и улыбнувшись, нежно погладил мое солнышко по голове. Леська всхлипывая, рассматривала свои пальцы, а потом подняла голову, и я понял, что если не прощен, то хотя бы заслужил ее одобрение, и она готова пойти на мировую. Притянув ее в свои объятия, крепко поцеловал в лоб, прижимая к груди, качая как маленькую. Леська перебралась ко мне на колени, и уткнувшись в шею, вновь заплакала.

Так мы просидели неизвестно сколько, потом немного поговорили о том, о сем. А после я уложил дочь спать. Она попросила меня не уходить, и я остался с ней, как всегда делал по приезду из командировки, когда она была маленькая. Обняв меня, она быстро уснула, я же хоть и был вымотан, но уснуть не мог, задаваясь вопросом, что мне делать, и впервые не находя на него ответа.

ГЛАВА 16

Знаете, фразу – «бойтесь своих желаний» придумали для таких, как я. Чувствую себя вратарем, словившим шайбу не в руки, а в лоб. Вроде бы победа, но от нее не радостно, а больно.

Вспоминая прошедшую ночь, могу только удивляться себе и разрушительной силе эмоций.

Впервые задаюсь вопросом, как Гладышеву удается управлять ими. Где этому учат? Да и возможно ли научиться? Почему в нужный момент разум просто вырубается, и начинаешь творить какую-то хрень? Что это за гребанная магия?

Я вот раньше думала, что Олег выбрал самый легкий путь, отгораживаясь от всего, но сейчас понимаю, что ни фига подобного. Пойди и попробуй, отгородись, когда тебя на части рвет. Да и ладно бы отгородиться, так у меня даже мысли такой не возникает, что надо малость притормозить.

О чем я вообще думала, когда ответила на поцелуй Макса? Кажется о том, что губы у Гладышева жестче и мне это больше по вкусу. Точнее они – единственные в моем вкусе, как и все, что связано с ним. И я убеждалась в этом с каждым прикосновением Пластинина, ибо он был чужим. Все не то: руки слишком торопливые, голос слишком хриплый, запах слишком резкий. Все слишком, через край. И я захлебывалась, а не горела. Тонула в столь странных, противоречивых ощущениях. С одной стороны в этих чужих объятиях корчилась в агонии и умирала любящая женщина, а с другой – в них же воскресла просто женщина, которая рождена для того, чтобы ее боготворили, желали, ею дорожили, а не приравнивали к вещи, которую берут по определенным дням, а после забрасывают на полку, занятые более важными делами.

У каждой из нас, даже самой заурядной, любовь несовместима с унижением, потому что она так же, как и все в этом мире, честолюбива. Все мы ждем отдачи. Нет таких, которые не хотят ничего взамен, ибо слишком многое, если не все женщина кладет на алтарь безответной любви, опустошая себя. А эту пустоту жизненно необходимо заполнять. И мы заполняем. Кто чем: кто работой, кто хобби, кто детьми, а кто и другими мужчинами.

К несчастью, я, как оказалось, из последних. Вот только пустота в моей душе не заполнилась, напротив – стала зиять еще больше. А послевкусие… Противно, мерзко и больно. Ибо я, прежде всего, причинила боль себе. Себя предала, оскверняя сравнением, зная, что сердце мое лишь для одного – единственного мужчины бьется, а тело принадлежит только ему, как и все помыслы.

Лучше бы Гладышев не приезжал, лучше бы не делал шаг навстречу, ибо этим шагом растоптал меня, показав, насколько я ветрена, поверхностна, инфантильна. Доказав, что его отношение ко мне оправданно, ибо большего я не заслуживаю.

И мне нечего возразить на это. Нечего! Только проклинать себя и сучку-Леру, которая обязательно заплатит за все дерьмо.