Каюсь. Том 1

-Да это я уже поняла, – усмехнулась она сквозь слезы. Я оборачиваюсь к ней и пристально вглядываюсь.

-Ну, раз поняла, объясни мне, я –то причем, если  ты  что-то там себе в голове накрутила? –подвожу,  наконец,  свою речь к главному вопросу.

Янка качает головой, а после начинает смеяться, скрывая за этим смехом слезы.

-Ну, да… Ты, как всегда, сделал меня, Олег Александрович! – хлопает она, отвесив поклон, но заметив, что я начинаю приближаться, маска веселия спадает. Чайка замирает, как вкопанная и немигающим взглядом следит за мной.

Останавливаюсь в шаге от нее. Вдыхаю едва уловимый аромат, неприукрашенный парфюмом, и меня  начинает ломать от желания прикоснуться к ней, но сначала нужно объяснить кое-что.

-Ты вновь неправильно расставила акценты, малыш. Я не участвую в соревнованиях «кто здесь главный» , потому как не вижу смысла доказывать очевидные вещи. Единственное, чего мне хочется, чтобы ты перестала вести себя, как взбалмошный ребенок. Это не игрушки, и пора бы уже взрослеть.

– А я не хочу взрослеть, мне больше по душе «игрушки». У  детей хоть все просто: поцеловались-значит любовь, а то у взрослых – трахаются  и все никак не поймут,  что между ними происходит, -запальчиво сообщает она и поднимает сумку с пола, вызывая у меня улыбку.

Действительно: чем моложе, тем все проще. Не знаю, для чего я сейчас еще больше усложняю ситуацию, не переубеждая ее в отношении моего семейного положения. За каким вообще взялся ее проверять? Ведь знаю все наперед. Она же как на ладони. Без фальши, без хитрости, без меркантильных целей. Простая, порывистая, глупая в силу возраста, безбашенная.

Пора заканчивать цирк. Мне все это надоело. Уроков на сегодня достаточно. Постепенно  воспитаю девочку под себя. Терпение, Гладышев, терпение! Молодое деревце надо сгибать потихонечку, иначе сломается.

Подхожу к ней, обхватываю ладонями лицо. Чайка пытается вырваться, но я не позволяю.

-Ну всё, малыш,  хватит, –произношу ласково, намереваясь поцеловать. Она сопротивляется, но будучи зажатой между стеной и моим телом, шансы ее не велики.

-Прекрати, – просит  дрожащим голосом, замерев, пронзая меня горящим взглядом. Но прерывистое дыхание и дрожь выдают с головой ее возбужденное состояние. Наслаждаюсь этой растерянностью и неумением  скрывать примитивные желания. Они заводят.

Наклоняюсь, ловлю ее судорожный вздох.

-Не прикасайся ко мне! Целуй свою жену!– слабый протест в духе детского сада  слетает с ее губ, что веселит меня.

-Ш-ш, я соскучился, – шепчу, нежно целуя ее в уголок рта. Она дрожит.

-Это мерзко, – выдавливает из себя беспомощно, когда я провожу языком по ее соленым губам.

-Ну даже если, ты ведь все равно хочешь, – выдыхаю между поцелуями, спускаясь к шее, легонько прижимаясь губами к сонной артерии, чувствуя  биение пульса.

-Не хочу.

– Врушка, у тебя пульс зашкаливает.

– От страха. Ты мне неприятен.

-Стану приятным, малыш, – обещаю с усмешкой,  продолжая целовать, уверенный, что она уже сдалась, но с этой девкой нельзя быть ни в чем уверенным. Вместо предполагаемой капитуляции, она  резко отталкивает меня, отчего я становлюсь на мгновение дезориентированным.

-Я тебя ненавижу! Ненавижу все, что ты собой олицетворяешь: зажравшийся, аморальный, высокомерный ублюдок! – кричит она в слезах, пятясь к выходу, подбирая разбросанные вещи и скомкав, заталкивает их  в сумку. Я же только сейчас  понял, что Чайка  на грани истерики, а не сгорает от желания.

Мда, кажется, переборщил я с проверками. И дураку понятно, что у нее гордости больше, чем мозгов. Даже если бы она задалась вопросом выгоды, все равно бы пошла на поводу у гордыни и устроила концерт. Простая она, как сибирский валенок.

И это вызывает у меня какое-то, наверное, чувство стыда и неловкости. Но чтобы скрыть замешательство, раздраженно произношу:

-Хочу напомнить, что это не я согласился трахатся за деньги.

-Засунь себе в зад свои напоминания! Я согласилась только потому, потому… -и тут она  замолкает к моему великому облегчению.  В это мгновение  я счастлив, что Чайка гордая птица и не станет  взывать к моей совести, вызывая жалость неуместными, ненужными  признаниями, ибо я не хочу делать ей  больнее, игнорируя ее «люблю», под которым она хрен пойми что подразумевает.

И все же стоит быть откровенным с собой,  эта девочка стала мне не безразлична, поэтому, когда она в следующее мгновение ничего более не говоря, разворачивается, собираясь покинуть квартиру, я иду следом и пытаюсь одной фразой напомнить ей о незавидном положении, в котором она оказалась:

-Не будь дурой! Куда ты собралась?

 Янка замирает, а затем, медленно обернувшись, смотрит на меня презрительно и холодно произносит:

– Я лучше буду дурой, Олег, приползу на коленях к маме, но никогда не свяжусь с женатым мужиком. У всех есть табу, считай, что у меня такое. Хоть ты обо мне невысокого мнения, но знаешь, у меня тоже есть принципы.

-Какая избирательная нравственность, – съязвил я по привычке, на что она ответила тем же.

-Лучше «избирательная», чем ее полное отсутствие!