Каюсь. Том 1

Краснею, как помидор и задыхаюсь от неловкости. Точно дура, причем неизлечимая походу. Но не ему же об этом говорить, поэтому пожав плечами, как можно невозмутимей отвечаю;

–Ну, кто тебя знает. Я же у тебя шлюха, дура и....

–Ради бога, иди уже… душ прими. Желательно холодный, а то ты сегодня бьешь все рекорды по степени дурости. Потом в аптеку съездим и в магазин. – холодно бросил он, направляясь в спальню.

Вот и поговорили! И что самое удивительное, вот разве поверишь, что еще пять минут назад мы тут чуть ли не умирали в объятиях друг друга? Да никогда! Не отношения, а какие-то американские горки. Я конечно, хороша сегодня. Прав Гладышев, туплю только так.

Пока мылась, крыла себя на чем свет за глупость, несдержанность и конечно же за то, что не подумала о контрацепции. Каким бы Гладышев не был ответственным, но он мужчина, и если я забеременею, прежде всего, это не его проблема. Он потом денег на аборт даст – вот и все. А мне что делать? Я начала себя накручивать, паниковать, рисуя картинки одна хлеще другой. Хотя в глубине души надеялась на более радужные перспективы типа Олег на коленях с кольцом в протянутой руке. От представленной картины начинаю хохотать. Гладышев на коленях. Ну-ну, раскатывай губу Яночка. Хотя я даже видеть это не хочу, потому что это уже не мой зануда будет. А я его таким люблю, какой есть, пусть он и высокомерная сволочь.

Из душа я вышла успокоившаяся, Гладышев уже тоже привел себя в порядок и ждал меня, поэтому мы без лишних проволочек поехали в магазин, дабы купить вещи первой необходимости и продукты. Я была страшно голодна и хотела все, что видела. Олег только шутил по поводу моего аппетита. Мне же было так странно заниматься с ним таким бытовым делом, как покупка продуктов. Необычно и уютно. Я не хотела предаваться иллюзиям, но у меня не хватало сил, чтобы удержать проклятое воображение, подкидывающее мне картинки семейной идиллии, где подобные мелочи, из которых и состоит собственно наша жизнь, обычное дело. Но в аптеке мечтательному настроению пришел конец, когда мне пришлось консультироваться с провизором насчет противозачаточных таблеток, принимаемых сразу после полового акта. Так неловко я себя еще никогда не чувствовала, поэтому совершив покупку, спешно покинула аптеку.

Гладышев же в это время сидел в машине и с кем-то болтал по телефону. Домой мы приехали во втором часу сонные, уставшие и молчаливые. Я ели как разобрала пакеты и даже решила поесть, Олег сразу же отправился спать, сославшись на то, что ему рано на работу. На мое напоминание о том, что завтра воскресение, он ответил, что у него вечный понедельник. Меня так и подмывало спросить: зачем нужны деньги, если нет времени, чтобы ими насладится? Но видимо, нам -простым смертным этого не понять. Мне кстати тоже на работу, но я решила взять дней на пять отгул. Буду трусливо отсиживаться дома, пока мама в городе. Наверное, стоит написать, что не нужно ей приезжать, так как домой я не поеду. Но разве ее это остановит? Мысли о маме возвращают меня в реальность, становится очень плохо и страшно. Волнение вновь берет в свои тиски. Что же я творю?

Наверное, нужно перебороть свой страх, встретится и обсудить сложившуюся ситуацию, но как только включаю телефон и на меня обрушивается куча гневных сообщений с угрозами, криками и оскорблениями, понимаю, что диалога с мамой не получится. Каждое ее слово было пропитано яростью и презрением. Слова были ее хлыстом, и она хотела забить ими меня до смерти, обвиняя во всем, в чем только можно. Я стала и позором, и разочарованием, и тупой шлюхой, променявшей мать на мужика, который меня бросит, когда натрахается. Она писала, чтобы я не смела приползать к ней, когда он меня бросит. Она много еще чего написала, но мне хватило и этого. Было свирепо больно, обидно и страшно. Мне казалось, что в целом мире нет ни одного человека, который любил бы меня.

Я знаю, что сейчас в маме говорят эмоции и шок, но от этого не легче. Тетя Катя тоже не добавляла радости, в красках расписывая, как я веду себя по отношению к матери, окончательно добивая. Как после всей этой грязи, оскорблений и обращения, словно я не человек, а отброс какой-то, как я могу пойти с повинной?

Мама поймет? Поймет, только если я все сделаю так, как она считает нужным. Я знаю, что она ради меня всегда жила и возлагала огромные надежды, но сейчас чувство, будто она любила меня, как средство воплощения собственной мечты. Стоило сделать неверный шаг, и любви пришел конец. Конечно, это не так, знаю. Но неужели я заслуживаю такого отношения к себе?

Слезы медленно текли по моим щекам, руки дрожали, когда я писала маме: