Каисса

Года проносились, меняя облик мироздания. Проступали стежки окопов и тут же зарастали уродливыми шрамами. Ледники таяли. Небоскребы вырастали и щекотали облака, а старые дома лопались, испуская пыль, как растоптанные грибы-дождевики. Пылал вечным огнем кратер Дарваза́. Озеро Киву все так же таило внутри себя огромный пузырь метана, способный устроить экологическую катастрофу. Зияли пулевыми отверстиями в теле планеты карстовые воронки в Лэе, на их дне росли первобытные леса. Сгорали звезды и появлялись новые. Аркат Ли сидел в тверской кофейне, в которой его задержали тридцать один год назад, и пил Дахунпао облепихового цвета.

Тверь стилизовали под начало двадцатых, чтобы привлекать туристов и реконструкторов. Горожане одевались как хипстеры той эпохи. На каждом углу были барбершопы и магазинчики вейпов; кальянные соседствовали с прилавками фермерской продукции, а электросамокаты – со старыми иномарками на платных парковках. Роботов-доставщиков не было, зато повсюду сновали люди с желтыми или зелеными коробами за плечами. На дверях многих заведений висели таблички с напоминанием про масочный режим: отсылка к пандемии коронавируса сорокапятилетней давности. Вместо шустрых современных дронов размером чуть больше пули, которые летали целыми тучами, будто гнус в тундре, город патрулировался старинными квадрокоптерами с массивными камерами. Наблюдалки вяло летали, а за ними бегали аниматоры с бутафорскими пультами управления, ряженные под молодежь того времени, – изображали видеосъемку для блогов.

Именно в Твери Аркат особенно ощущал, что время издевается над ним. Он сел в тридцать четвертом. Освободился в пятьдесят девятом. В Тверь вернулся только в этом году, в шестьдесят пятом. И словно попал в двадцатые… Часами он ходил по городу и рассматривал то, что видел последний раз еще до ареста: салоны сотовой связи, банки и банкоматы, терминалы оплаты, кассы с наличными в магазинах. Сейчас-то остались только федеральный Банк да Оператор.

За такие трюки Аркат время-то и не любил. Ничего личного. Просто когда тебе пятьдесят один и четверть века ты провел в тюрьме, отношения с этим хитрецом, бегущим сломя голову к закату твоей жизни, как-то… не складываются.

Хотя его сокамерники время уважали. Из триста тридцать седьмой они выходили на волю очень состоятельными: за исправительные работы заключенным айтишникам платили так же, как и их вольным коллегам. Зато расходов было куда меньше. Да и избыток средств можно было откладывать на депозиты – с повышенной ставкой по тарифу «Тюремный», – предусмотренные для облегчения адаптации за пределами колонии. Время отсчитывало секунды и минуты, дни и недели, года и десятилетия. Оно приближало момент освобождения и накидывало проценты на вклады. За это его и любили.

Аркат иногда думал, что, может, время тут ни при чем. Что все дело в самом Ли – беспечном, увлекающемся, импульсивном, непутевом… Он проигрывал всю зарплату у букмекеров, вкладывал в подозрительные паевые фонды, крутил рулетки. В какое-то время он взялся за ум и начал инвестировать. По-серьезному. Но все, к чему прикасалась его рука, словно сгорало: независимые издательства, студии разработки игр… Все! Ближе к концу срока Ли увлекся религией и пожертвовал последние деньги на благотворительность. Потом испытал кризис веры и отрекся ото всего. Погрузился в депрессию, но преодолел ее с помощью тюремных психотерапевтов.

Когда тяжелая дверь открылась, из триста тридцать седьмой вышел сорокапятилетний мужчина, похожий на хиппи, с грустными разноцветными глазами и без единого электронного рубля, ассоциированного с личностью. Идти было некуда и незачем. Аркат несколько месяцев проработал смотрителем виртуального кладбища – модерировал аккаунты умерших людей в соцсетях и чистил их от рекламы и оскорблений, – а потом его позвали в НИИ Бюро. В такую организацию не брали бывших заключенных, но для него сделали исключение – правительственный аппарат старался держать врагов поближе. Поэтому человека, который создал первый рабочий эксплойт для Каиссы, наняли пентестером[59] – следить за ее безопасностью.

Пять лет Ли проработал в дата-центре. А потом увлекся эзотерикой. На киче Аркат только и видел, что математические книги да код. И когда вышел, то не узнал мир вокруг. Другой транспорт, другие развлечения, другие люди. Все – другое. Каисса стала старше и приобрела индекс «2», а из рук россиян вынули чипы.

В общем, это была очередная издевка от времени: до тюрьмы Ли всегда держал руку на пульсе технологического прогресса, но вот споткнулся – и теперь новые разработки, внедренные за последние десятилетия, вгоняли в стресс, пугали и навевали депрессивные мысли.

При чем тут эзотерика? Аркат не думал об этом – ведь дичь же в двадцать первом веке гоняться за Несси? – когда первый раз сел вечером за ноутбук и написал скрипт запросов в Каиссу-2, в модуль Наблюдения, чтобы нарыть фотографии неопознанных летающих объектов. Нужно было для одного прикола над коллегами.

Запустил скрипт на исполнение.