Кайнокъ

В этой информации тоже не было искомого. Пролистав ее бегло, Кречетов передал папку Пирогову, неловко изогнувшись, наклонился, сбоку заглянул в глубь ящика, извлек вторую, старую, с наклейкой поверх прежней надписи на лицевой стороне. В ней, как и в предыдущей, лежали газетные вырезки, но в отличие от первых, они были короче по своему размеру, судя по крупному округлому шрифту, набирались и печатались в местных типографиях. Это были заметки с мест: о трудовой сталинской вахте, хлебном фонде Красной Армии, о сельских рационализаторах, о детских яслях в селе, о привлечении к уголовной ответственности нерасторопных руководителей колхозов, предприятий.

Кречетов безнадежно откинулся на спинку стула, точно впервые заметил секретаря.

— Почту регистрируете вы?

Ирина Петровна утвердительно кивнула.

— А такие… Без регистрации бывают?

— Н-нет… Михаил Степанович велел все письма распечатывать и… как положено…

— А дома он получал письма?

Она не ответила, опустила глаза. Корней Павлович укоризненно глянул на Кречетова: не обязана секретарша знать это, не дело намекать на деревенские слухи… Капитан выждал некоторое время, настаивать на ответе не стал.

— Тогда припомните: в день отъезда Ударцеву кто-нибудь звонил? По телефону звонил?

— Ему часто звонят. — Она говорила в настоящем времени.

— В тот… Тот день.

— Были… Местные разговоры… С соворганами… А чтоб из района, не помню.

— Я справлялся, — быстро пояснил Пирогов. — Каких-то поручений от соворганов Ударцев не получал. Его отъезд был неожиданным. Не чаяли его и в Покровке видеть, куда он направлялся.

Кречетов терпеливо выслушал. При этом лицо его оставалось бесстрастным. Казалось, он загодя знал ответы слово в слово и теперь выслушивал их, чтоб убедиться в правильности, точности своего ясновидения.

— У него раньше бывали внезапные отлучки?

— Если ненадолго. Когда он уезжал на день-два, он предупреждал.

— В какую сторону отлучался он раньше чаще всего?

Ирина Петровна прищурилась. B темных, почти черных зрачках вспыхнул сердитый огонек.

— Не знаю.

— Как часто?

— Я не считала. — В голосе ее послышались враждебные нотки, недоверие. Она была слишком предана Ударцеву, чтоб спокойно глядеть, как малознакомый, бесцеремонный капитан по-хозяйски роется в ящиках чужого стола и задаст вопросы, за которыми она угадывала скрытый дурной смысл.

— И последнее, — продолжал Кречетов, не обращая внимания на неприязнь к себе. — Вы здесь родились, живете… На вашей памяти были случаи, когда седок… по неопытности, по недосмотру — назовите как удобно это вам — падал с конем под кручу?

Она провела ладонью под носом, показалось, при этом отрицательно качнула головой. Ответила неторопливо и тихо:

— Что ж тут мудреного… Это вам любой скажет.

— А вы лично? Вы помните кого-нибудь?

Подумав немного, она снова провела рукой по лицу. Назвала фамилию, приблизительное время — начало тридцатых, — место падения. Оно не совпадало с местом падения Ударцева, даже было не в той стороне, но Кречетова интересовала лишь возможность такой нелепости. Сам факт.

— Он погиб? — спросил Пирогов осторожно.

— Да, там было очень высоко… Или перед войной… Депутат сельсовета…

— Вот даже как? — Кречетов вынул из среднего ящика стола четыре чистых листа бумаги, протянул Долговой. — Коротко напишите. Или напечатайте. В двух экземплярах… Тот и другой случай.

Она вышла в приемную. Капитан встал, открыл ключом металлический ящик-сейф, заглянул внутрь. Там лежали бланки, штемпельная подушка, печать, винтовочный патрон, бледно-желтый с блестящей, почти белой острой головкой — пулей. Кречетов машинально переставил его с места на место, но Пирогова заинтересовала необычная светлая расцветка.

«Кайнокъ» — увидел он на казенной части гильзы, и был удивлен еще больше: никогда раньше он не слышал о такой маркировке.

— Что она означает?

— Черт их упомнит! — ответил капитан. — В гражданскую войну тут этого добра было выше головы. Французские, английские, японские.

— Но это русский патрон.

— А русский, так что? В святцы его?

В нижнем отделении сейфа стояла распечатанная, начатая бутылка водки. Кречетов поднял ее против лампочки, оглядел, вернул на место. Подумал, прикрыл дверцу и лишь теперь снял фуражку, со шлепком бросил на стол. Сказал Пирогову:

— Шилом моря не нагреть… Нет здесь ничего. Ни одной зацепки. Ни намека на гейм[2]. Кстати, — встряхнулся он. — Чьи овцы истоптали дорогу?

— Вчера и сегодня с утра колхоз инвентаризацию скота проводил. Выборочное взвешивание. Потом перегнал две отары на новые пастбища.

— Вчера? А неделю тому не было ничего такого?

— Нет. Это можно подтвердить справками. Но я знаю точно, что не было.

— А в Покровке? В Кочснсве?

— За вчера не поручусь. Неделю назад — не было. Иначе в райисполкоме получили бы отчеты.

— Логично. Но тогда получается — и с этой стороны не прискребешься. Каков же вывод? Глупый случай?

— Но куда-то он все-таки спешил.