Надломи ветвь бузины и пролей кровь…
После Герда встречала эти слова в каждой записи, а они тянулись в прошлое сквозь поколения. И в каждой говорилось о мольбе, исполнении желаний и взятой за это плате. В четырнадцать лет ее очень испугало увиденное. Она открыла в один миг столько тайн своей семьи, сколько не рассчитывала узнать вовсе.
Не зря книга была спрятана! Удивительно, что мать Герды в страхе не сожгла ее вовсе. Но, видимо, этот секрет стоил того, чтобы из-за него рисковать своей жизнью. В столь замкнутом городке, как их, правосудие несли жители. И оно может быть весьма скорым, если горожане решат, что их жизням грозит опасность.
Поверила ли Герда в тот день в правдивость написанного? Лишь отчасти.
Недоверие столкнулось с фактами. Ее мать была не склонна к опасным развлечениям, как и бабушка не была сумасшедшей, но они обе оставляли записи на тех страницах.
Но исполнение желаний и плата…
«
Девушка не решилась спросить у матери, зная, что та от страха начнет сердиться. Казалось, она не собиралась делиться секретом с дочерью, как когда-то посвятила в него ее собственная родительница.
Герда вернула книгу в тайник на крыше, а знание похоронила в своей памяти. По крайней мере, так оставалось до последней зимы. Мысли о дневнике стали появляться почти сразу после той ночи, когда она увидела Снежную Ведьму у окна Кая. Поначалу они прятались на краю сознания, но время шло, и идея обрела форму, что становилась все четче день ото дня, от разговора к разговору, от возрастающей обиды и ревности. И к концу лета она окончательно обрела над Гердой власть, а навязчивое желание притупило страх.
Шагая к лесу, Герда постоянно оглядывалась. Чтобы не привлекать внимания, вскоре она свернула на извивающуюся среди камней тропу, которая вела вдоль озера Хальштаттер. Когда изгибающийся берег и пышные кусты прикрыли ее от посторонних глаз, Герда остановилась и глубоко вдохнула, набираясь смелости.
Малервег высился перед ней. Многовековые деревья тянулись к небу. Слышалось пение птиц и треск веток – лес жил, он словно дышал вместе с ней. От этой мысли у Герды закружилась голова. Но, не оставляя себе больше времени на раздумья, она зашагала вглубь, отдаляясь от зеркальной воды. Сжимая в руке корзину, накрытую салфеткой, Герда чувствовала трение красной ленты, что плотно обхватывала ее запястье. Ей нравилось, как красный смотрится на ее коже, а этот кусок атласа украшал ее, словно драгоценный браслет.
Она шла около трети часа, прежде чем наткнулась на первое дерево бузины, уже давно прошедшее пору цветения, так что гроздья маленьких, но еще зеленых ягод успели появиться на нем. Вокруг витал терпкий сладкий аромат. Он был даже ярче запаха хвойных деревьев, которые росли здесь повсюду.
Герда сглотнула, чувствуя, как от волнения немеют ноги и холодеют руки.
В конце концов она подошла к покачивающейся ветви, которая словно призывала ее к себе. Пробормотав извинения – без них никак было нельзя, иначе вместо помощи получишь лишь возмездие, – Герда переломила ветвь.
Сжимая растение в руках, она присела, опустив корзину на землю. Откинув салфетку в сторону, из-под свертка с хлебом достала нож – мутный исцарапанный клинок тускло блеснул в ее руке. Облизав пересохшие губы, Герда вновь набрала воздух в легкие и, дрожа от напряжения, поднесла нож к открытой ладони.
Зажмурив один глаз, Герда провела лезвием – в первый раз слишком слабо, а во второй, наоборот, глубоко прорезав плоть. Тихо всхлипнув, она стиснула челюсти, видя, как кровь стекает по слегка загорелой коже, наполняя линии на ее руке, обнажая их рисунок.
Отложив нож, Герда откупорила бутыль с чистой водой и, перехватив заранее подготовленный кусок чистой ткани, сжала раненую ладонь в кулак, занося его над отломленной веточкой бузины, которая лежала перед ней на земле. Несколько алых капель сначала упало на землю, после – на зеленые листики и лишь затем на тонкую кору. Удостоверившись, что кровь попала куда надо, Герда, забыв промыть водой рану, стала обматывать ее куском ткани, неотрывно смотря на блестящие багровые капли.
«