Кай

Отнюдь не самая известная картина художника. Написанный им «Поцелуй» известен гораздо шире, даже человек, ничего не сведущий в искусстве, когда-то видел его или слышал о нем. Но «Юдифь и Олоферн» заслуживала внимания. То, что в одну эпоху в глазах художника выглядело трагично, в глазах Густава Климта превращалось в чувственность и обольстительность. Женщина, окруженная золотом и уверенная в своем очаровании, ее томный взгляд и изогнутые губы… В ней ощущалась свобода, а чувства плескались в полотне, захватывая внимание. Девушку совершенно не смущала ее нагота.

– Ты еще долго будешь здесь стоять? – раздался прохладный голос. Я обернулся. Она до сих пор, как и прежде, оставалась нетерпеливой. Одетая в брюки с высокой талией и легкую блузу, с забранными в хвост волосами и в темных, несмотря на то, что мы находились в помещении, очках. Ведь, как бы она ни старалась, ее взгляд и цвет радужек слишком отличались от человеческих.

Подняв руку, облаченную в тонкую перчатку, она приспустила очки, исподлобья смотря на картину.

– У нее видна грудь. Ты поэтому здесь остановился? – небрежно спросила Йенни. Не всерьез, скорее подтрунивая.

– Да. Только ради этого. Ничто иное меня не заинтересовало, – иронично отозвался я.

– Правда? – протянула Йенни слишком подозрительно.

Я, сдаваясь, выдохнул:

– Пожалуйста, только не вздумай здесь раздеваться.

И отвернулся от картины с Юдифь – в конце концов, явились мы сюда совсем по другой причине.

Йенни улыбалась – криво, опасно, чувствуя свою победу. Она до сих пор временами вела себя как ребенок. Годы не меняли не только ее облик, но и ее саму. В отличие от меня… Мне казалось, я изменился. Прошло столько лет, что мне приходилось возвращаться в эти стены, чтобы напомнить себе. Напомнить, кем я был и кем должен был остаться, несмотря на прошедший век и те столетия, что минут после.

Дева Льда вернула на нос очки.

– Идем.

– Соманн остался один?

Она кивнула, и стук ее каблуков зазвучал по каменной лестнице, ведущей вверх. Йенни, преодолев несколько ступенек, остановилась, глядя на меня снизу вверх. Однажды, несколько десятилетий назад, Дева сказала, что только меня она готова ждать. Главное, чтобы ожидание не продлилось долго, ведь для нее это мука.

Но в то же время Йенни привыкла, что в такие дни я задумчив. Вспоминаю о былом, храню в памяти людей, которые уже давно обратились прахом.

Вскоре мы вошли в один из залов, здесь напротив высоких окон венского дворца Бельведер висело три картины, им выделили целую стену, несмотря на то, что истинное имя художника затерялось в истории. Во время войны полотна пропали, пока один коллекционер не отыскал их и не подарил музею. За эту помощь я до сих пор ему благодарен.

Напротив картин стоял высокий стройный мужчина – в отличие от Йенни, он умело скрывал свой истинный облик от людей, его магия была гибче.

– Ну наконец-то, дорогие мои. Я думал, вы не дойдете, – словно акцентируя внимание на каждом слове, выразительно проговорил Сеятель. На его шее поверх свитера был повязан легкий зеленый шарф с принтом в виде бегущих собачек. Этот предмет гардероба был еще не самым абсурдным из всего того, что я видел на нем.

Йенни покачала головой, складывая руки на груди. Одна из девушек поблизости уставилась на нее, разглядывая. Взор незнакомки изучил Деву с головы до ног, видимо, прикидывая, от какого бренда одежда, и пытаясь найти изъян в ее облике, чтобы не испытывать зависти к ее красоте. Но стоило Йенни повернуться к ней, как посетительница сбежала в другой зал.

Время окончательно переменилось, и теперь, чтобы быть незаметным, лучше оставаться на виду. Слишком большой скачок совершила в своем развитии цивилизация за последний век. Никто из богов не ожидал, что мир людей настолько шагнет вперед. За исключением тех, кто способен видеть будущее, но эта способность была крайне редкой и почти не поддавалась контролю.

Мы с Йенни остановились рядом с Сеятелем, божеством сна. Его способности, в отличие от моей собственной силы требующие определенной искусности и ума, со временем стали меня восхищать. Мои же… Я способен нести лишь одно – смерть. Людям, духам и… богам.

Мы остались в зале втроем, смотря на написанные когда-то мною картины.

Зима, метель и тьма…

Дева, снег и дитя…

И последняя…

Она дарила тепло и свет. Герда в своем садике, в окружении цветов, такая, какой я ее запомнил в день, когда она вошла в мою человеческую жизнь, придав ей красок.

Прошло некоторое время, Йенни с Сеятелем успели прогуляться в другие залы и вернулись со стаканчиками кофе в руках. Я укоризненно нахмурился, даже не удивляясь тому, где они достали напиток, которому в галерее было не место. Впрочем, как и любым другим.

– Да неужели? – фыркнула Йенни.

– То-то и оно, – отвечал ей Сеятель. – Ты уже все? – обратился он ко мне.

– Да. – Я отвернулся от полотен, пряча руки в карманах насыщенно-синих джинсов. Пора было уводить эту парочку. Когда им становилось скучно, они вместе начинали творить какую-то ерунду.