Кай

Герда видела, как сверкнул сквозь метель кинжал, занесенный над Каем. В горле стоял ком, она затаила дыхание. Хотела закрыть глаза, но не позволяла себе малодушия – она должна была смотреть. Она должна была видеть все.

Видеть, как усилился снег, как затрещал лед на озере, и почувствовать на себе едва выносимый мороз, из-за которого лицо, руки и ноги давно онемели. Бессильные слезы, стекая, обжигали щеки. В ушах повис звон, а зрение словно сузилось – она видела только Кая, распластанного на снегу, и Деву Льда, склонившуюся над ним. Герда подняла дрожащую руку, прикоснувшись к губам. А в следующую секунду, когда кинжал устремился к груди Кая, ноги перестали ее держать – она рухнула на колени, закричав. В ее голове руки вечного существа уже обагрились кровью. Она стекала по пальцам Девы, а в руке было зажато сердце Кая. Мягкая блестящая плоть, облитая алой влагой – возможно, оно еще будет биться в первые мгновения, когда покинет грудную клетку.

Это видение заслонило собою реальность, когда воздух вдруг сотрясся от звона, резкого и пронзительного, а кинжал разлетелся вдребезги, сверкая искрами в ночи. Так ярко и ослепительно, словно молния в небе. Герда застыла. Весь мир тревожно затих. Может, и время даже остановилось…

А на озере расцветали белые розы. Необъятное поле нежных цветов, что стелились, словно виноградная лоза, по льду. В Хальштатте никогда не выращивали белые бутоны, но за один миг вблизи города их выросло столько, сколько не распустилось бы и за несколько десятков человеческих жизней.

Лепестки раскрылись, и наружу хлынули сотни мотыльков. Герда могла поклясться, что многие опустились прямо в озеро, и по мере того, как мотыльки разлетались, происходило невиданное – метель стихала. Даже ветер мгновенно присмирел.

На горизонте проступили вершины гор. Мороз ушел, сменившись вечерним теплом. Герда ощутила тяжесть на плече. Обернулась, увидев господина Йенсенна, который приподнял свободную руку, раскрыв ладонь, – на ней лежало несколько темных крупинок. Белые огоньки, летавшие в воздухе, ныне обратились пеплом.

– Все завершилось. Он усмирил холод, – проговорил он скрипуче.

– Кто «он»? – Ее голос срывался.

– Кай, – вымолвил старик.

Герда обратилась взглядом к озеру. Но его гладь была пуста. Ни Ведьмы, ни юноши, лишь стремительно вянущие белые розы на ледяной поверхности Хальштеттера.

Эпилог

Спустя полгода…

Солнце в тот день светило как никогда ярко. Горы, покрытые деревьями, как всегда, окружали Хальштатт. Наступило очередное лето, одно из многих, которое встречали жители города. Мужчины все так же работали в шахте, по обочинам дороги по-прежнему цвели красные розы, а в разгар дня благоговейная тишина окутывала все в округе.

В один из непримечательных дней на дороге между гор показался экипаж, запряженный двумя белыми статными лошадями, демонстрирующими, что сидящий внутри отнюдь не беден.

Экипаж медленно приближался, пока колеса не застучали по уложенной камнем аккуратной мостовой городка. Пока человек ехал, он видел, как мерцает озеро, как выгибают шеи лебеди, прорезая водную гладь, как легкая дымка облаков окутывает гору на противоположной стороне Хальштеттера – все было точно таким, каким осталось в его памяти. Ничуть не изменилось за последние пять лет.

В воздухе пахло разнотравьем, густые деревья Малервега покрывали склон, а на далеких горах по другую сторону озера виднелись ледники. Шпиль церковной башни по-прежнему возвышался над домами, за исключением тех, что находились на самой вершине склона.

Экипаж поехал по дороге, минув миниатюрную площадь с такой же небольшой чумной колонной[2]. Возница ждал команды остановиться, а мужчина внимательно разглядывал дома, уверенный, что узнает тот самый. Так и произошло. Он сразу признал фасад, выкрашенный белым, с открытыми деревянными ставнями окон и висящими в кадке цветами на третьем этаже. В этот раз кадка пустовала, как и в доме напротив, который в прошлый визит мужчины утопал в цветах.

Он нахмурился, вышел из остановившегося экипажа, снимая с головы шляпу-котелок и бросая ее на одно из сидений позади. Там же покоилась и оставленная им короткая трость. В Хальштатте можно было позабыть привычки светской жизни.

Когда в городе появлялись чужаки, об этом узнавали сразу. Их присутствие выбивалось из привычного уклада жизни. В этот раз произошло так же. Старик, который сидел на лавке у соседнего здания с вывеской пекарни, кряхтя, поднялся. Его трость громко застучала по камню.

– Не думал, что в этой жизни еще раз увижу тебя, – не без тепла в голосе проворчал он.

Мужчина, увидев знакомое лицо, пришел в восторг.

– Надо же, а вы хорошо держитесь, господин Йенсенн! – Несмотря на то что к нему обратились неформально, он беседовал со стариком крайне уважительно, пусть и не без веселья. Хотя и у самого путешественника светлые, зачесанные назад волосы были с проседью, а на успевшей уже слегка обвиснуть коже виднелись морщины, выдававшие минувшие пять десятков лет.

– А госпожа Ларс… – начал он.

– Почила. Больше трех лет назад.