Кафешантан. Рассказы

Они сидели у открытого окна, не зажигая огня, и между ними внезапно, без видимых причин, установились теплые и простые отношения, незнакомые до сих пор Рылееву. Говорили они о ничтожных житейских вещах и не заметили, как наступило время Дубровиной отправляться в кафешантан.

Ночью Рылеев с ней ужинал в «Олимпе», и столкновений между ними уже не происходило; наоборот, он заказывал дорогие вина и блюда, и Дубровина, смеясь, останавливала его, так как ясно было, что он этим теперь отвечает ей на вчерашнее. Рылеев чувствовал уже, что он для нее становится не простым гостем. В течение недели Дубровина после спектакля искала в зале Рылеева, ждала его и проводила с ним время до рассвета, когда он отвозил ее, усталую, до дверей гостиницы. Однажды он почему-то поздно явился в кафешантан, и Дубровина стала подозревать, что он был на свидании с женщиной. Рылеев был приятно изумлен, когда Дубровина вдруг разрыдалась. Он долго не мог ее успокоить, и отвез ее домой, уверяя в своей любви.

VIII.

Студент-медик Семен Коротков, влюбившись в Лаврецкую, истратил с ней несколько сот рублей, присланных ему из дому, и теперь сидел без денег и сильно страдал. На его счастье Лаврецкая вместо того, чтобы оставить своего выбившегося из денег ухаживателя, продолжала искать его общества, и, как прежде проводила, с ним время за бутылкой шампанского, так теперь с неменьшей охотой коротала с ним вечера за бутылкой простого пива, чем изумляла своих подруг и приводила в негодование свое начальство, в лице Пичульского и Ольменского.

Все понимали, что Лаврецкая, ветреная и капризная, хорошенькая певичка, влюбилась в Короткова, юнца, с лицом мальчика и плечами геркулеса.

Будучи обязанной ужинать с гостями, Лаврецкая боролась все время между сознанием этой обязанности и влечением к обществу Короткова, который всегда бледнел и волновался, когда она уходила к другому столу. Хотя студент не говорил ей ничего по этому поводу, она по его лицу и глазам замечала его нравственное состояние, угадывала его ревность. Вследствие этого девушка старалась поступать так, чтобы Коротков видел, что кутежи ей не приносят удовольствия, и гости, ухаживающие за ней, не интересуют ее. Для этого она не уходила из ресторана в кабинеты, а старалась все время быть на глазах у Короткова. Последний понимал ее и, сдерживая свои чувства, довольствовался подобным выражением расположения девушки.

Он видел, что любимая им девушка много заказывает у официантов, но мало пьет и ест, держит себя серьезно с гостями и не позволяет с собой непристойных фамильярностей.

Мучительно сжималось сердце Короткова и, вместе с тем, нежность к девушке охватывала его, когда Лаврецкая, сидя где-нибудь в компании, оглядывалась на своего милого и посылала ему ласковые и вместе с тем виноватые взгляды. Но большею частью Лаврецкая сидела с Коротковым, и приход каждого знакомого гостя заставлял ее бледнеть из опасения, чтобы он не оказал ей внимание, приглашая ужинать.

Между Коротковым и Лаврецкой не было объяснений в любви. Несмотря на кафешантанную обстановку, Коротков сердцем почувствовал и понял, что под личиной распущенности и беззаботности скрывается молодое, доброе и неиспорченное сердце, а дальнейшее знакомство с девушкой, отнесшейся к нему иначе, чем к обычному кафешантанному завсегдатаю, убедило его, что девушка только подражает кафешантанным певицам, что она старается следовать заветам кафешантанного мира, что она находится в чуждом ей по натуре обществе, которое, захватив ее в свою среду, крепко держит ее вследствие отсутствия у девушки собственной инициативы, боязни жизни, наконец, вследствие слабости воли и природной мягкости характера. Кафешантанный мир держал девушку в своих руках легким заработком денег, которые швыряются в кабинетах по традициям и привычкам.

Девушка не отдавала себе отчета в своей привязанности к Короткову; она не сознавала, что это явилась к ней ее первая серьезная любовь, неизбежная дань молодой жизни природе. Она знала и чувствовала, что благодаря обстоятельствам, она свернула на дорогу, для которой она не предназначалась по натуре, по которой она шла ощупью, как слепая, без конечной цели впереди, — но не горевала. Она считала, что это неизбежно, что это так предназначено судьбой, что из нее не могло выйти ничего другого. Она считала всю свою жизнь ненормальной с детства, принимая в соображение бедность, жизнь впроголодь, смерть отца от пьянства, замужество матери с маркером, который не давал ни копейки на жизнь.