Кафе утраченной молодости

Шагая по площади Камброн, я испытывал странное ощущение, потому что от Ги де Вера мы добирались сюда всегда поздно ночью. Я толкнул калитку и сказал сам себе, что бесполезно искать здесь кого-либо… В Париже больше нет книжного магазина «Вега», нет Ги де Вера, нет Луки. Но окно первого этажа действительно было увито плющом, совсем как во сне. Я растерялся. А действительно ли то был сон? Мгновение я стоял под тем окном, недвижимый. Я надеялся услышать голос Луки, я ждал, что она позовет меня снова. Но нет. Никого. Тишина. Однако у меня вовсе не возникло такого впечатления, что с поры Ги де Вера прошел большой срок. Наоборот, мне казалось, что время застыло навечно.

Я припомнил один текст, который настучал одним пальцем, еще когда знал Луки. Я назвал его «Нейтральные зоны». Существуют в Париже такие «переходные» места, «no man’s land»[4], где все существует как бы на грани бытия, не имеет постоянных форм или даже пребывает в незавершенном состоянии, но при этом обладает устойчивостью. Я мог бы назвать такие места «вольными зонами», но определение «нейтральные» мне показалось более точным. Как-то в «Конде» я спросил об этом Мориса-Рафаэля — он же был писателем. Тот пожал плечами и смерил меня насмешливым взглядом: «Вам лучше знать, дружище… Я не очень хорошо понимаю… Пусть будут нейтральные — какой смысл спорить?»

Площадь Камброн и квартал между Сегюр и Дюплекс, все эти улочки, что выходили к переходам надземной линии метро, лежали в области нейтральной зоны. Поэтому в том, что именно здесь я встретил Луки, нет ничего странного или случайного.

Текст этот я где-то посеял. Пять страничек, настуканных на машинке, которую одолжил мне Закария, один из «Конде». Там было еще посвящение: «Луки, из нейтральной зоны». Я не знаю, какого она была мнения об этом опусе. Вряд ли она дочитала его до конца. Текст был немного нудный — перечень районов и названий улиц, которые ограничивали собой эти самые «нейтральные зоны». Иногда я указывал какие-то дома, иногда — объекты побольше. Однажды, когда мы сидели в «Конде», она прочитала посвящение и сказала мне: «А знаешь, Ролан, неплохо было бы пожить недельку-другую в каждом из этих районов, что ты перечислил…»

Улица Аржантин, где я снимал комнату, точно находилась в нейтральной зоне. Кому бы пришло в голову искать меня там? Те, с кем я встречался здесь, были мертвы — в социальном смысле. Как-то раз, листая газету, в рубрике «Судебная хроника» я нашел раздел, который назывался «Признаны без вести пропавшими». Некто по фамилии Таррид не появлялся по месту своего постоянного проживания вот уже тридцать лет и не подавал о себе никаких вестей. Суд высшей инстанции признал его «без вести пропавшим». Я показал заметку Луки. Мы сидели у меня. Я сказал ей, что уверен, что этот парень живет на улице среди десятков таких же, объявленных «без вести пропавшими». К тому же все окрестные дома имели на своих фасадах вывески «Меблированные комнаты». В этих местах не спрашивали вашего удостоверения личности, и исчезнуть там было очень легко. В тот день мы отмечали с приятелями день рождения Хупа в «Конде». Поэтому на улицу Аржантин мы с Луки приехали не вполне трезвыми. Я отворил окно и заорал как можно громче: «Таррид! Таррид!» Мой голос прокатился по пустынной улице эхом. Мне даже почудилось, будто бы эхо донесло до нас ответ. Ко мне подошла Луки и тоже крикнула: «Таррид!» Детская шутка. Мы покатились со смеху. В конце концов я убедил себя, что этот парень, Таррид, услыхав нас, проявится и таким образом мы сможем воскресить всех «без вести пропавших», что обретались на этой улице. Через несколько минут пришел коридорный и стал стучать в нашу дверь, воззвав загробным голосом: «Тише, пожалуйста!..» Потом мы услышали его тяжелые шаги вниз по лестнице. Тогда я заключил, что коридорный сам является таким же «без вести пропавшим», как и Таррид, и все прочие, кто скрывался в меблирашках на улице Аржантин.

Я думал об этом всякий раз, когда шел по той улице к себе домой. Луки сказала мне, что она до замужества сама жила в этом квартале, немного севернее, сначала в отеле на улице Армайе, а потом на улице Этуаль. Должно быть, в те времена мы могли проходить мимо друг друга, не будучи знакомыми.

Я помню тот вечер, когда Луки решила больше не возвращаться к мужу. Днем, в «Конде», она познакомила меня с Адамовым и Али Шерифом. У меня была с собой пишущая машинка, взятая взаймы у Закария. Я хотел начать «Нейтральные зоны».

Я поставил машинку в комнате на столик. Потом настукал первую фразу: «По крайней мере, у нейтральных зон есть одно достоинство: они представляют собой пункт отправления, и их в любой момент можно покинуть». Я знал, что с машинкой мне будет куда сложнее. Первая фраза никуда не годилась. Да и вторая тоже. Но тем не менее я был исполнен отваги.

Ей нужно было ехать домой, часы показывали восемь часов, а она все еще валялась на кушетке. Даже лампу не зажигала. Я не выдержал и напомнил ей, что пора.

— Чего «пора»?