Качели судьбы

Голос невидимого пока певца был приятен и влекущ, гитарные переборы виртуозны, и майор свернул к небольшой толпе, окружившей исполнителя. Прислонясь к колонне, стоял Тимофей Романов. Он отпустил длинные волосы, щёки покрывала экзотическая щетина, которая при ближайшем рассмотрении оказалась всё-таки небольшой бородкой. Цыганский антураж довершала вывернутая мехом наружу безрукавка, оранжевая рубаха с открытым воротом и потёртые джинсы. Он пел, встряхивая кудрями, терзая гитару и слегка заводя глаза. Фетровая шляпа вниз тульёю была набита бумажными деньгами. Вот Тимоша при очередном аккорде вскинул глаза и увидел Кандаурова. Он залихватски подмигнул ему, ударил по струнам и, внезапно оборвав песню, запел другую:

Мохнатый шмель — на душистый хмель,
Мотылёк — на вьюнок луговой.
А цыган идёт, куда воля ведёт,
За своей цыганской звездой!..

Викентий любил этот романс на слова Редьярда Киплинга. И Тимоша пел его отлично. Вот он в зажигательном темпе повторил:

Так вперёд — за цыганской звездой кочевой —
На закат, где дрожат паруса…

И вдруг резко прижал ладонь к струнам, картинно поклонился:

— Дорогие мои слушатели и почитатели! Небольшой отдых артисту нужен. А потом — выполню любой заказ!

Люди разошлись, и Викентий подошёл к Романову. Они пожали друг другу руки.

— Не видал тебя здесь раньше, — сказал Кандауров.

Тимофей пожал плечами:

— Я подолгу не стою, час-полтора. Да и не каждый день. — Он поднял шляпу, артистично взвесил её на ладони. — Видите, пользуюсь успехом, цыганщину у нас любят. Поначалу-то я пробовал свои песни петь. Подавали, конечно, и кое-кто слушал, но очень слабо. А вот сменил репертуар — живу! И люди уже идут, как на концерт.

Викентию просто приятно было видеть этого парня, хотелось спросить его об Ольге Степановне. Но он спросил о другом.

— Ты, Тимофей, Ларису Алексеевну знал лучше многих. И дольше. Среди её круга общения были владельцы машин?

Романов подёргал легонечко струны гитары, раздумывая.

— Знаете, товарищ майор, Климовы о машине никогда не думали, может только о велосипеде для Феди. И среди их друзей люди того же достатка и желаний. Я давно заметил — круг общения человека обычно соответствует его образу жизни. Может, это просто совпадение, но даже студийцы Ларисы Алексеевны люди простые и скромных достатков… Впрочем, у Димы Жилина есть машина. Не его, конечно, родительская. — Тимоша изумлённо щёлкнул пальцами. — Надо же, и в этом есть подтверждение моих умозаключений! Дима ведь ушёл из нашей студии.

— Да, у тебя философский склад ума, парень, — сказал Кандауров с улыбкой. — Но Димина машина — это не та машина. Жилин не мог знать, что в тот вечер у Ларисы Алексеевны не будет провожатого, а занятие кончится так поздно.

Тимофей медленно поставил гитару у стены, медленно поднял глаза. Взгляд его так поразил Кандаурова, что он воскликнул встревожено:

— Тимоша, что такое?

Тимофей проговорил тихо, но очень чётко:

— Дима Жилин как раз и знал обо всём этом.

* * *

В ту субботу Тимофей пришёл на студию попрощаться. Чувство, влекущее его за Светланой, волновало и тревожило. Как обернётся поездка? Уведёт ли он девушку за собой, останется ли с ней, надолго ли?.. Невозможно при такой неопределённости уехать, не повидав Ларису Алексеевну, ребят.

В читальном зале ещё сидели люди, листали журналы и книги, но библиотекарь торопила их: к началу занятия литстудии здесь должно быть пусто. Литстудийцы уже тоже собирались, хотя Ларисы Алексеевны ещё не было. Олег Белов, увидел Тимофея, раскинул руки:

— Тимоша! Глазам не верю! Ты же должен отбыть за прекрасной дамой в дальние страны?

— Отбуду, отбуду, — успокоил его Тимофей. — Сегодня же, но попозже.

Они присели за свободный столик.

— Я рад, что ты пришёл. А то ведь знаешь, как главных критиков Романова и Дубровина нет, так и обсуждение не то, беззубое какое-то. Так и знай: в основном хвалить будут.

— А ты вроде любишь, чтоб кусали? — поддел его Тимоша.

— Почему нет! — Олег отбросил со лба прядь светлых волос. — Тут речь не о любви, а о пользе.

— А где же Анатолий Васильевич?

— Задерживается в командировке, звонил мне позавчера из Донецка, извинялся. Я, знаешь, даже Димке Жилину пожаловался: ни Романова, ни Дубровина не будет, хоть не читай!

Тимофей знал, что Олег и Дима — давние друзья. Спросил:

— А он что, интересуется нашими делами?

— Да, — оживился Олег. — Особенно последнее время, я имею в виду — с весны, перед летним перерывом. И о прошлом, первом занятии расспрашивал.

— Так пусть приходит, — пожал плечами Тимофей. — Лариса Алексеевна будет рада его видеть, она его всегда способным поэтом считала.

— Я тоже Димку звал. Не знаю, что на него наехало. У всех у нас разные привязанности и вкусы, но мы же из-за этого друг другу глотки не грызём. Но он упёрся: «Не нужна мне ваша студия! Всё это говорильня, а дела нет. Вот у меня скоро книга выйдет, вы все позавидуете!» И что-то в этом роде.

Тимоша хмыкнул: