Качалов

«Белокурый Вася» живет в «меблирашке» Михайловой. С первых спектаклей в Казани он — кумир гимназисток. Дочь хозяйки Настенька не исключение. Подружки ее — Леля Дадьян и Саша Карева — завидуют Насте, ведь она из своего окна может видеть «Васю», спешащего по утрам на репетицию, а вечерами на спектакль. Счастливица!

Зато какая радость, когда в редкую свободную минуту он заходит к матери Настеньки посидеть у самовара. Девушки тогда садятся в кружок и внимают каждому слову кумира. А он всегда прост, весел, добр. Ну совсем будто старший брат возле младших сестренок.

И вдруг настал роковой день: «Вася» собрался в Москву. Насовсем! Его пригласили в Художественный театр. Настя, Саша, Леля переживали это как величайшее горе. Обливаясь слезами, девушки готовили прощальный подарок — вышивали шелком голубую рубашку. А Настенька в отчаянии заявила: «Умру, но достану его локон. Всю жизнь, как талисман, буду носить его в медальоне». Подружки поклялись во что бы то ни стало исполнить эту затею.

Нелегкое было дело — дождаться предутреннего часа, пока никто еще не проснулся, дежурить в темном коридоре, чтобы кто-нибудь не услышал шагов, на цыпочках прокрасться к спящему «Васе» и ножницами быстро отрезать его дорогой локон…

Всем запомнилось торжественное прощание с долгим сидением за самоваром и подношением вышитой шелком рубашки. Потом «Вася» читал Пушкина: «Я помню чудное мгновенье, передо мной явились вы…» Читал так, что Настя, Саша и Леля с трудом удерживались от рыданий, а мама Насти утирала платком глаза.

Самое главное случилось под конец незабываемого вечера, когда всегдашняя молчальница, скромница Леля обратилась к «Васе»:

— Можно, я прочту письмо Татьяны из «Евгения Онегина»?

Все обомлели от неожиданности, а Леля, не дожидаясь согласия, стала читать: «Я вам пишу. Чего же боле?»

Отлично читала Леля! Кто мог бы подумать, что у нее такой талант.

— Кончайте гимназию — идите на сцену — серьезно вымолвил «Вася». И добавил: — Но сначала обязательно кончайте гимназию!

«Так я и поступила — я, застенчивая девочка. Действительно, окончив гимназию, пошла на сцену и нисколько о том не жалею, дорогой Василий Иванович! — писала актриса Дадьян через сорок лет в шестидесятипятилетний юбилей Качалова. — Я до сих пор работаю в театре и, как самое дорогое, берегу Вашу любовь к искусству, всеми силами стараясь зажечь ее в сердцах молодых товарищей по работе. Спасибо, спасибо большое за эту искорку, может быть, тогда нечаянно брошенную, но она вместе со мной прошла через всю мою жизнь».

Народный артист СССР Алексей Дмитриевич Попов в молодые годы был чертежником на железной дороге в Саратове. Но мечтал о театре. Это страстное стремление стало в его душе неодолимым после встречи с Качаловым. Встречи? Нет, вернее сказать, заочного знакомства, пробудившего творческое воображение.

Чертежник ежедневно ходил на службу мимо витрины фотографа. Она не казалась ничем примечательной. Но однажды Попов заметил двух дам, по виду учительниц гимназии, не отрывавших взгляда от выставленных фотографий. Юноша подошел ближе. — Наш Качалов! — восторженно воскликнула одна из учительниц.

Фамилия была знакома чертежнику, но видеть лицо артиста, хотя бы на карточке, ему не доводилось. Еле дождавшись ухода восторгавшихся дам, Попов впился глазами в витрину.

Оттуда глядело лицо, вовсе не походившее на актерские физиономии, примелькавшиеся на страницах театральных журналов. Неужели в самом деле это Качалов? Через пенсне ласково смотрели умные разговаривающие глаза. Вот так артист! Не кокетничает, не рисуется, а только думает о чем-то интересном. Его можно принять за молодого ученого или доктора, только очень красивого. Но ученые редко бывают одеты с таким вкусом.

Долго, долго смотрел юный чертежник на одухотворенное лицо Василия Ивановича, стараясь запомнить все его черты. С того же дня он начал изучать все, что касалось Художественного театра. Стал собирать рецензии, фотографии спектаклей, выискивать в Саратове людей, которым выпало счастье видеть эти спектакли и самого Качалова.

Через два-три года саратовский чертежник был принят сотрудником в труппу Художественного театра. Как большинство молодежи в этом театре, он сразу избрал своим идеалом Качалова.

У него театральная молодежь училась товарищескому такту, чуткости, деликатности — всему, что способствовало созданию творческой атмосферы, вне которой невозможно рождение художественного произведения.

«В характере Василия Ивановича, — вспоминал А. Д. Попов, — жила какая-то потребность облегчать людям неловкости жизни. На склоне лет, когда он не мог по возрасту играть одну из своих ролей в чеховском репертуаре, В. И. Немирович-Данченко вынужден был назначить на эту роль более молодого актера. Качалову, естественно, было очень тяжело расставаться с ролью, но он нашел в себе силы и мужество прийти в театр на первую же репетицию, чтобы помочь молодому актеру.