Кабак

Наварили, в соответствии с пожеланиями, ведро морса. Украсили стол попраздничному. Поставили, на свой страх и риск, бутылку сухого вина и бутылку полусладкого шампанского, так, на всякий случай. Пришли «детишки». Юнец, прикативший на феррарикабриолете, отозвал в сторону администратора.

– Послушай, дед, я ваши дела хаваю, – обратился он с уважением. – Поэтому, чтобы не было никому накладно, договоримся так: половина бухла нашего, половина – вашего, – успокоил, – бабки у нас есть. – И протянул звякнувшую стеклом сумку, в которой оказалось четыре бутылки водки «Белуга».

За стол уселось, как и предрекали родители, шестеро молодых людей. Выпили. Выпили еще, без промедления выпили по третьей. Закусили. Лениво потанцевали. Юнцы, наверное, учились в медицинском – во время танца не столько отдавались плавным движениям, сколько пальпировали своих партнерш. Вернулись к столу, еще выпили, обнялись. Почемуто все вместе зашли в один туалет, проверив сначала, какой именно свободен. В общем, вели себя спокойно, даже довольно тихо. Сидели недолго, бережно поддерживая друг друга, вышли из ресторана, когда сумерки еще не сгустились. Тот самый, на «феррари», задержался, придирчиво и внимательно оглядел стол. Выяснил, что выпили все до капли, а вот еды навалом, к торту просто не притронулись.

– Отнеси этот корм в машину, – велел парень официанту. Тот поволок коробку и оказался свидетелем…

Опущу подробности. Именинница, облокотившись, на кабриолет, стала размахивать ажурными трусиками, призывая отметить свое совершеннолетие «повзрослому». Ктото из девчонок пискнул, что еще светло, люди, мол, ходят, да и официанты из нашего и соседнего ресторана собрались поглазеть. Но Настю это только раззадорило. Первый партнер ей не понравился, с обидными оскорблениями она его отогнала, потом партнеры менялись. Позабавив публику, детишки уехали. Перед входом в ресторан валялись ажурные трусики юбелярши.

Утром пришли мама с папой. Благодарили, говорили, что Настенька очень довольна, мило посидели.

Грязь, конечно. А может, просто – кабак…

*

…Когда «Ручеек у камина» едва открылся, многомудрый мой друг детства Вова Зимин предупредил:

– Трудно тебе будет. Во всем мире ресторанный бизнес – дело семейное, а у тебя и роднито толком нет. С кем работать будешь? Я бы помог, но не могу же переехать к тебе в кабак вместе со своим диваном.

Я тогда пропустил его слова мимо ушей. Потом вспоминал не раз, сожалея, что нет рядом близкого человека.

Теперь есть. После ухода Натальи Николаевны я вспомнил про своего родственника Алексея. Он младший брат мужа моей сестры. Как это называется, шурин, деверь, или как еще – не знаю, хрен их разберет, эти древние словечки. Да это и не важно. Лешка – моя находка, мой спасательный круг. Знаю я его с детства.

Однажды, я еще был студентом театрального училища, мы халтурили на новогодних елках. Для нас новогодние праздники – настоящий, как мы говаривали, сенокос. Зарабатывали так, что потом надолго хватало. Поскольку ни ростом, ни статью я не вышел, мне досталась роль Бармалея, тоже неплохо востребованный на новогодних спектаклях персонаж. В клубе, то ли Госплана, то ли Госснаба, для детей сотрудников была елка. Подарки для детишек наших шишек приготовили особые. Поговаривали, правда шепотком, что даже на Кремлевской елке – попроще. Мне, как артисту, выделили один билет с корешком «Подарок». Сестра уговорила взять на праздник Лешку, он тогда в первый класс пошел. После спектакля артисты разгримировались, и в «красном уголке», приспособленном под гримерку, славно отметили Новый год. До того славно, что про малыша я забыл.

Вышли из клуба. «Снегурочка» достала из сумки бутылку: «Мальчики, я вам посошковую захватила». Под восторженные восклицания пустили бутылку по кругу. Это меня и спасло. Пока мы продолжали бесшабашное веселье, из клуба выскочила вахтерша.

– Бусурмане, кто мальца забыл?! – заорала она как оглашенная.

Отреагировали все, кроме меня – в тот момент как раз бутылка была в моих руках. Устроили перекличку, выяснилось, что никакого мальца с нами не было. Тут «Снегурочка» и говорит:

– А помоему, с тобой, Бармалей, какойто мальчик был, он еще с узелком на ботинке мучился, я его потому и запомнила, хорошенький такой.

Мгновенно все вспомнив, холодея от ужаса, я ринулся в клуб. На вахте сидел Алеша. Спокойный, невозмутимый, читал «Мурзилку».

– Что ж ты молчал? – задал ему идиотский вопрос, схватил за руку, и мы помчались домой. Родственники встретили меня ледяным молчанием, хлопотали над Алешей, снимали с него шубку, развязывали пресловутые узелки на шнурках.

Я неоднократно пытался сгладить свою оплошность – мне правда было стыдно. Изъявлял желание отвести Алешеньку в зоопарк, цирк, ТЮЗ. Все мои чистые помыслы вызывали у родни лишь саркастическую усмешку: больше мне его не доверяли.

*