К востоку от Эдема. Том 2

А Адам выглядывал из-за завесы, скрывающей его мысли, и изучал окружающий мир и людей сквозь бездонные колодцы глаз. Вот взять хотя бы отца. Поначалу он казался грозным одноногим великаном, по праву занимающим пьедестал, чтобы маленькие глупые мальчишки чувствовали себя еще ничтожнее и в полной мере осознали собственную глупость. После низвержения с пьедестала Адам увидел в отце приставленного к нему с самого рождения жандарма, которого можно обмануть, обвести вокруг пальца, но возражать и вступать с ним в спор нельзя. В бездонных глазах-колодцах сводный брат Чарльз представал сверкающим яркими красками существом удивительной породы, проворным и ловким, с сильными мускулами. Он словно явился из другого мира и вызывал такое же восхищение, как потягивающаяся с ленивой грацией грозная черная пантера, и никому не придет в голову сравнивать себя с ней. У Адама также никогда не возникало желания откровенничать с братом, поведать ему о своих чаяниях, неясных мечтах, замыслах и тайных радостях, скрывающихся по ту сторону глаз-колодцев. Все равно что изливать душу приглянувшемуся дереву или пролетающему над головой фазану. Общество Чарльза доставляло Адаму радость сродни той, что испытывает женщина, владеющая крупным бриллиантом. Он зависел от брата, как упомянутая владелица редкого бриллианта зависит от игры, блеска и цены своего сокровища, вселяющей чувство уверенности и надежности, но любовь, привязанность и способность сопереживать оставались выше его понимания.

По отношению к Элис Траск Адам испытывал тщательно скрываемую стыдливую нежность. Он знал, что Элис ему не родная мать, слышал это много раз. По тону, которым говорилось о посторонних вещах, мальчик понял, что когда-то у него была мать, которая совершила постыдный поступок. Наверное, забыла вовремя накормить и загнать в курятник кур или промахнулась, стреляя по мишени, установленной в роще. И из-за этой оплошности ее теперь здесь нет. Иногда Адаму приходило в голову, что если бы он знал, какой грех совершила мать, то без колебаний последовал бы ее примеру, только бы оказаться подальше от дома.

Элис с обоими мальчиками обращалась одинаково, кормила и следила, чтобы они ходили опрятными, а все остальное оставляла отцу, который ясно и недвусмысленно дал понять, что физическое и умственное воспитание детей является его исключительным правом. Даже хвалил и ругал детей только он сам. Элис никогда не жаловалась, не затевала ссор, ни разу не рассмеялась и не заплакала. С ее губ, привычно сомкнутых в тонкую линию, не сорвалось ни единого возражения или предложения сделать что-нибудь по-своему. Но однажды, когда Адам был еще совсем маленьким, он незаметно для Элис зашел на кухню. Мачеха штопала носки и улыбалась. Адам тихонько выскользнул из дома и побежал в рощу, где у него имелось тайное укрытие под одним из пней. Там он заполз в ямку между дающих надежную защиту корней.

Потрясение было так велико, будто он застал Элис без одежды. Из груди Адама вырывалось прерывистое дыхание. По сути дела, Элис действительно предстала перед ним обнаженной и беззащитной в тот момент, когда улыбалась. Как только она осмелилась на такую шалость?! И Адам страстно потянулся к ней всей душой, сам не понимая, что происходит. Тоска обездоленного сироты по материнской ласке, желание посидеть на мягких коленях, почувствовать нежные прикосновения любимых рук, прижаться к теплой груди с упругим соском и услышать голос, в котором звучат любовь и сочувствие. Все переживания слились в сладкое, щемящее душу чувство тревожного ожидания, но Адам не знал о существовании таких простых вещей, а как можно тосковать о том, с чем никогда не приходилось сталкиваться?

Разумеется, Адаму не раз приходило в голову, что он ошибся, поддался обману, созданному игрой света и теней. Тогда он снова восстанавливал запечатлевшуюся в памяти картину и ясно понимал, что у Элис улыбались не только губы, но и глаза. Значит, свет здесь ни при чем, и обмануться дважды нельзя.

С тех пор Адам стал следить за каждым шагом мачехи, как во время хитроумной игры, когда караулил сурков на холме. День за днем он часами вылеживал, припав к земле, и выжидал, когда старые пугливые сурки вынесут детенышей погреться на солнышке. Он тайно шпионил за Элис, наблюдая краешком глаза за ее поведением, и в очередной раз убеждался в своей правоте. Да, ошибки быть не могло.

Когда Элис оставалась одна и была уверена, что ее никто не видит, она давала волю фантазии и тихо улыбалась. Адам не переставал удивляться ее способности мгновенно стереть улыбку с лица и запрятать куда-то очень глубоко, как сурки прячут в норку беззащитных малышей.