К востоку от Эдема. Том 2

— Хорошо, если бы в нашем приходе… я ведь имею право сказать «наш приход», правда?.. Хорошо, если бы у нас было что-то вроде монастыря. Ну, место для уединения, как у августинцев и францисканцев. Так иногда хочется затвориться и очиститься от мирской грязи.

— Я понимаю тебя, — серьезно говорил мистер Рольф. — Однако не вполне с тобой согласен. Вряд ли Господу нашему Иисусу Христу угодно было, чтобы слуги Его не служили одновременно и пастве своей. Вспомни, как Он учил, чтобы мы несли слово Его, помогали больным и бедным и даже сходили в грязь и мерзость, дабы поднять падшего и очистить грешника от скверны. Мы всегда должны держать перед собой Его пример.

Глаза у мистера Рольфа загорелись, голос сделался глубоким, зычным, как бывало, когда он вещал с амвона.

— Может быть, мне не следовало говорить тебе это. Во всяком случае, надеюсь, что ты не попрекнешь меня гордыней. Единственно о славе Всевышнего тщусь. Итак, слушай… Вот уже месяц, как к вечерне приходит одна женщина. Тебе с хоров ее вряд ли видно. Она всегда в последнем ряду садится, по левую сторону от прохода. Погоди, ты тоже должен ее видеть, она ближе к краю ряда сидит. Да-да, с твоего места тоже видно. Лицо ее всегда закрыто вуалью, и она уходит сразу же, как кончается служба.

— Кто она такая? — спросил Арон.

— Думаю, тебе пора знать такие вещи… Мне пришлось навести справки об этой женщине. Она… Ты ни за что не догадаешься. Она… как бы это сказать… хозяйка публичного дома.

— У нас в Салинасе?

— Представь себе. — Мистер Рольф подался вперед. Арон, я вижу, у тебя она вызывает отвращение. Попытайся превозмочь себя. Вспомни Господа нашего и Марию Магдалину. Без гордыни тебе говорю: я был бы счастлив наставить ее на путь истинный.

— Зачем она ходит в церковь? — резко спросил Арон.

— Наверное, за тем, что мы можем даровать ей, а именно — спасение. Задача необыкновенно трудная: такие люди, как она, — они замкнутые, осторожные, надо щадить их самолюбие. Но я уже представляю, как оно будет. В мою дверь раздается стук, и она умоляет впустить ее. И тогда, Арон, мне придется испросить у Господа мудрости и терпения. Поверь, мой мальчик, когда такое случается, когда заблудшая душа жаждет света вышнего, это и есть самое драгоценное и счастливое, что выпадает на долю священнослужителя. — Мистер Рольф едва унимал волнение. — Да ниспошлет Господь мне удачу!

3

Адам Траск смотрел на военные действия за океаном сквозь призму смутных воспоминаний о стычках с индейцами. Никто толком не знал, как она идет, эта большая, захватившая весь мир война. Ли вчитывался в книги по европейской истории, из обрывков прошлого старался составить картину будущего.

Умерла Лиза Гамильтон — умерла тихо, с едва заметной мученической улыбкой, и когда с лица сошла краска, скулы ее неприятно заострились.

Адам с нетерпением ждал, когда Арон объявит, что сдал выпускные экзамены. В верхнем ящике комода, под стопкой платков лежали тяжелые золотые часы. Он не забывал заводить их и проверял ход по своим часам.

Ли тоже готовился к торжеству. Вечером, после объявления итогов экзаменов, он должен был зажарить индейку и испечь пирог.

— Как насчет шампанского. Ли? — спросил Адам. Праздновать так праздновать!

— Прекрасная мысль, — ответил Ли. — Адам, вы когда-нибудь читали фон Клаузевица?

— А кто это такой?

— Не очень утешительные вещи пишет, — сказал Ли. Шампанского — одну бутылку?

— Одной, пожалуй, хватит. Просто поздравить мальчика. Чтобы торжественно было.

И вот однажды Арон пришел домой и спросил Ли:

— Где отец?

— Бреется.

— Я не буду обедать дома, — объявил Арон.

Он открыл дверь в ванную и сказал отражению с намыленным лицом в зеркале:

— Мистер Рольф пригласил меня на обед.

Адам отер бритву о бумажную салфетку.

— Это замечательно.

— Я хотел принять душ.

— Через минуту я закончу, — сказал Адам.

Кейл и Адам проводили Арона глазами, когда тот прошел через гостиную и, попрощавшись, скрылся за дверью.

— Моим одеколоном надушился, — сказал Кейл. — По запаху чую.

— Видно, важный обед, — заметил Адам. — Отметить хочет, это понятно. Зубрил дай бог.

— Отметить? Что отметить?

— Все экзамены сдал. Разве он тебе не говорил?

— Ах, да! Конечно, говорил. Молодец, мы можем гордиться им. Подарю-ка я ему золотые часы.

— Неправда, ничего он тебе не говорил! — выкрикнул Кейл.

— Да нет же, правда, говорил — сегодня утром.

— Утром он еще ничего не знал. — Кейл встал и вышел из дому.

Сгущались сумерки. Он быстро шагал по Центральному проспекту, мимо городского парка, мимо особняка Джексона Смарта, туда, где кончались уличные фонари и проспект переходил в дорогу, которая потом огибала ферму Толлота и шла дальше.

Часов в десять вечера Ли вышел на улицу, чтобы опустить письмо. На крыльце, на нижней ступеньке сидел Кейл.

— Где ты был?

— Гулял.

— А где Арон?

— Откуда я знаю.

— Кажется, он на что-то обиделся. Не хочешь со мной на почту?

— Не-а.

— Чего ты тут сидишь?

— Арона жду, хочу морду ему набить.

— Не стоит.

— Почему это — не стоит?

— Не сладишь ты с ним. Он же из тебя дух вышибет.

— Пусть вышибет. Сукин он сын!

— Немедленно перестань выражаться!

Кейл рассмеялся.