К востоку от Эдема

В свете событий тех лет я пытаюсь представить, что пришлось пережить матушке. Должно быть, всем ее существом завладел смертельный ужас, ведь как же можно летать на штуковине, которой не существует? Если бы прогулку на самолете предложили в виде наказания, такая кара могла рассматриваться как крайне жестокая и несколько необычная, но в данном случае это была высочайшая награда и великая честь. Глядя в наши глаза, Олив читала там благоговейное обожание и понимала, что попала в капкан. Отказ от полета стал бы страшным разочарованием для всего семейства. Матушку обложили со всех сторон, и единственным достойным выходом из этой ситуации являлась смерть. Вероятно, приняв решение подняться в воздух на несуществующем предмете, она не надеялась остаться в живых.

Олив потратила уйму времени на составление завещания и позаботилась, чтобы документ имел законную силу. Затем она открыла шкатулку из розового дерева, где хранились все письма мужа со времен жениховства. Оказывается, отец сочинял для нее стихи, а мы-то и не подозревали. Матушка развела огонь в камине и сожгла отцовские письма, все до единого. Эти признания принадлежали только ей, и ни одна душа не должна была их видеть. Олив купила новое нижнее белье, так как сама мысль, что ее мертвое тело найдут в заштопанной или, того хуже, рваной сорочке, приводила матушку в неописуемый ужас. Думаю, ей мерещились искривленные от боли толстые губы и растерянные глаза Мартина Хоппса, и она чувствовала, что своей смертью искупает до времени загубленную жизнь парня. В дни, предшествующие полету, матушка была с нами ласковой и не замечала плохо вымытой посуды, после которой на полотенце оставались жирные пятна.

Великое событие должно было свершиться на ипподроме в Салинасе, на площадке, предназначенной для родео. За нами прислали армейский автомобиль, и мы, упиваясь собственной исключительностью и значимостью, выглядели торжественнее, чем на пышных похоронах. Отец в то время работал на сахарном заводе Спреклза, находившемся в пяти милях от города, и поехать не смог или попросту не захотел из боязни не выдержать столь тяжкого испытания. Однако Олив, заявив, что иначе полет вообще не состоится, предусмотрительно договорилась с пилотом и упросила его долететь до сахарного завода, прежде чем самолет рухнет на землю.

Теперь-то я понимаю, что сотни людей, собравшихся на ипподроме, просто пришли поглазеть на самолет, но тогда нам казалось, что они явились оказать честь матушке. Олив не отличалась высоким ростом и к тому же успела располнеть, так что нам пришлось сообща выгружать ее из автомобиля. Наверное, внутри у нее все замирало от страха, но маленький упрямый подбородок был, как обычно, гордо вздернут вверх.

Самолет стоял посреди поля, вокруг которого располагалась беговая дорожка, и выглядел невероятно маленьким и хрупким. Обычный биплан с открытой кабиной, деревянными шасси с растяжками из рояльной проволоки и обшитыми парусиной крыльями. В полном смятении Олив направилась к самолету, напоминая всем видом корову, которую ведут на бойню. На одежду, которая должна была стать погребальным саваном, два сержанта натянули френч, стеганую куртку и кожаный летный реглан. Матушка округлялась на глазах. Ансамбль довершили кожаный шлем и очки, которые в сочетании с пуговичным носиком и пухлыми розовыми щеками представляли собой весьма красочное зрелище. В тот момент она напоминала мяч, на который напялили летные очки. Сержанты подсадили Олив и с решительным видом принялись заталкивать в задний отсек для пассажиров, в который она вписалась с большим трудом. Матушку пристегнули ремнями, и тут она внезапно оживилась и неистово замахала руками, желая привлечь внимание. Один из солдат вскочил на ступеньку и, выслушав просьбу Олив, направился к моей сестре Мэри и подвел ее к аэроплану. Матушка лихорадочно стаскивала с левой руки толстую стеганую летную перчатку, а когда ей это удалось, сняла с пальца подаренный отцом в день помолвки перстенек с мелким бриллиантом и вручила Мэри, не забыв проверить, что обручальное кольцо надежно сидит на положенном месте. Потом она снова натянула перчатки и уставилась в пространство перед собой. Пилот занял свое место в кабине, а один из сержантов налег всем весом на деревянный пропеллер. Маленький аэроплан медленно покатил по полю, развернулся и, сотрясаясь всем корпусом, с ревом поднялся в воздух. Олив плотно зажмурила глаза.