К востоку от Эдема

– Видишь ли, мой мальчик, я много думал об этом и все же не понял ее до конца. Она остается для меня загадкой. Что-то отличает ее от других, так мне кажется. Чего-то недостает ей – может быть, доброты, может, совестливости. Человека понимаешь только тогда, когда чувствуешь его в себе. А я ее совсем не чувствую. Вот начинаю думать о ней и весь будто немею. Так и не разгадал, чего она хотела, к чему стремилась. Она полна какой-то злобы, но откуда она, эта злоба, и против чего – не пойму. И злоба какая-то особенная, нездоровая. Бывает, человек сердится, а у нее одно бессердечие. Не знаю, правильно ли я делаю, что говорю такие вещи.

– Я должен знать.

– Зачем? Тебе стало от этого легче?

– Нет, тяжелее. Но я должен все знать.

– Верно, – вздохнул Ли. – Вкусивший правды должен знать ее до конца. Но я сказал все, что знаю сам. Больше мне добавить нечего.

– Тогда расскажи мне об отце.

– Это гораздо проще… – начал было Ли. – Как ты думаешь, нас никто не слышит? Давай говорить тише.

– Ну, рассказывай же!

– У твоего отца непомерно развиты те самые качества, которых нет у его жены. Он так добр и так совестлив, что его достоинства оборачиваются против него самого, понимаешь? Ему трудно жить.

– Что он делал, когда она уехала?

– Ничего не делал. Он умер. Нет, он ходил, дышал, спал. Но внутри у него все омертвело. И только совсем недавно ожил.

Какое-то новое, незнакомое выражение появилось на лице Кэла. Глаза у него расширились, а резко очерченные и обычно стиснутые губы слегка разжались и как бы подобрели. И тут в первый раз, к своему изумлению, Ли разглядел в его облике черты Арона, хотя тот был светлый, а этот смуглый. Плечи Кэла подрагивали, как под тяжелой ношей.

– Что с тобой, Кэл? – спросил Ли.

– Я люблю его, – выдавил тот.

– Я тоже, – сказал Ли. – Если бы не любил, я не смог бы так долго жить с вами. Твой отец непрактичен, и житейской хватки у него нет, но он замечательный человек. Может, самый замечательный из всех, кого я знал.

Кэл вдруг встал:

– Спокойной ночи, Ли.

– Погоди, погоди! Ты кому-нибудь говорил?..

– Нет.

– И Арону тоже?.. Ой, что я спрашиваю, конечно, не говорил.

– А если он сам узнает?

– Тогда поддержи его, помоги. Подожди, не уходи! Другой раз, может, не придется вот так, по душам. Или сам не захочешь – тебе будет неприятно, что я посвящен в твой секрет… Скажи откровенно – ты на нее озлобился?

– Я ее ненавижу.

– Я потому спросил, – произнес Ли, – что твой отец не озлобился. Он только сильно печалился.

Кэл медленно пошел к двери, глубоко сунув руки в карманы, потом резко обернулся.

– Ты вот сказал: когда понимаешь человека по-настоящему. Я знаю, почему она уехала, и поэтому ненавижу ее. Я все знаю, потому что… потому что это есть во мне самом. – Голос Кэла дрогнул, он опустил голову.

Ли вскочил с кресла.

– Замолчи! – воскликнул он. – Замолчи немедленно, слышишь? Попробуй сказать хоть слово. Может, в тебе это тоже есть – ну и что? Это в каждом человеке сидит. Но в тебе есть и другое, понимаешь, – другое! Ну-ка, посмотри мне в глаза!

Кэл поднял голову и убито сказал:

– Что ты от меня хочешь, Ли?

– Я хочу, чтобы ты понял: в тебе есть и другое, доброе. Иначе ты не стал бы мучиться, задаваться вопросами. Легче легкого свалить все на наследственность, на родителей. Ну а сам-то ты что – пустое место? Смотри у меня! Нечего прятать глаза! Запомни хорошенько: все, что человек делает, это он сам делает, а не его отец или мать.

– И ты в это веришь, Ли?

– Да, верю! И тебе советую. Иначе я из тебя душу вытрясу.

Когда Кэл ушел, Ли опустился в кресло. «Куда же подевалась моя хваленая восточная невозмутимость?» – уныло подумал он.

3

Открытие, сделанное Кэлом, отнюдь не явилось для него новостью – оно скорее подтвердило его горькие подозрения. Он давно догадывался, что над матерью нависает темное облако тайны, но что скрывается за ним – он не видел. К случившемуся он отнесся двойственно. С одной стороны, ему было даже приятно сознавать свою силу, и, узнав, что же в действительности произошло, он по-новому оценивал слышанное и виденное, мог до конца понять туманные намеки и даже восстановить и упорядочить события прошлого. Однако это сознание не заживляло рану, нанесенную правдой о матери.

Весь его организм перестраивался, сотрясаясь под капризными переменчивыми ветрами возмужания. Сегодня он был прилежен, исполнен благих намерений, чист душой и телом, назавтра поддавался порочным порывам, а послезавтра сгорал от стыда и очищался пламенем покаяния.

Открытие обострило чувства Кэла. Он казался себе каким-то особенным: ни у кого нет такой семейной тайны. Ли он не вполне поверил и тем более не представлял себе, что его сверстники тоже переживают похожие сомнения.

Представление в заведении Кейт занозой засело у него в душе. Воспоминание о нем то распаляло его воображение и созревающую плоть, то отталкивало, вызывало отвращение.