К судьбе лицом

Думала ли ты когда-нибудь об олимпийцах как о своих внуках, Мать-Гея? Или они так и оставались для тебя – сыновьями Крона, любимого и старшего?

Детям дарят подарки. Внукам тоже дарят. Ты отдала Крону Серп, истребляющий все живое. Ты отдала нам Крона, когда дала Зевсу совет поднять Гекатонхейров из Тартара.

Детей наказывают. Внуков тоже. Только вот смертные ребятишки так просто стоять и ждать наказания не будут: дети бегут прятаться за плащ отца, внуки – за спины родителей…

Титанам некуда было спрятаться от твоего гнева: плащ оскопленного Урана-неба не укрыл бы их.

Олимпийцам от твоего проклятия тоже оказалось некуда бежать.

Мы с тобой не договорили, Мать-Гея. Все три раза, что разговаривали – может, потому твое лицо так настойчиво проступает в черной воде. Разное: то болезненное, с лихорадочными пятнами румянца, то иссохшее, с почерневшими от гнева глазами, то усталое – глаза тихой печалью подернулись…

Может, если бы я спохватился раньше – мы смогли бы избежать последнего наказания. Забросив в Тартар весь остров Эвбей. Снеся подчистую колыбель твоего нового проклятия.

И другой битвы – далекого отголоска Титаномахии – тогда бы не было. Мне не пришлось бы сидеть под тополем, глядя на серебро в пригоршне, вычерчивая бесконечную нить воспоминаний…

Мгновенный зеленый проблеск касается черных вод – это глаза памяти сияют из них ласковой безуминкой.

– Да, – шепчет безуминка вдохновенно. – О, да, сын Крона, тогда бы этой битвы не было. Вы получили бы отсрочку.

И ничего бы тогда не кончилось.

Деметра отбыла на следующий день. Бодрая и такая ядовитая, будто всю ночь наливалась ядами Гекаты. Не успел я заявиться к ней с предложением посмотреть мою вотчину, начиная с Полей Мук…

– Благодарю, о Гостеприимный. Нагляделась. Думаю, с меня уже хватит подземного гостеприимства – я многое могу о нем поведать! Не стану смущать тебя своим присутствием. И на поверхности много работы. И вообще, кто я, чтобы оценить прелести твоего царства?!

Кора, правда, все-таки сводила мать в свой сад. Показала розы, гиацинты, нарциссы, новые лилии – те, которые для Гестии.

Деметра фыркала так громко, что из моего сада сыновья Ахерона сбежались слушать.

В обратный путь сестру провожали опечаленные подземные: они-то уже успели запланировать Плодоносной приглашений на дюжину пиров. Мормолики находились в особенном огорчении: Трехтелая пообещала поразить Деметру в самое сердце своим радушием и, похоже, кое-кто принял это буквально.

Сестра, правда, не утерпела – на обратном пути взглянула на приросших к тронам героев у колоннского входа, но и только. От торжественных проводов отказалась («У твоих подданных много работы, о Щедрый. Резать пряди, прокусывать горло детям… разве пристало мне отрывать их от важных дел?!»).

Кора потом еще несколько дней ходила в задумчивости. Как-то раз обмолвилась тихо:

– Я не понимаю, царь мой… Я ожидала, что она будет раздражена после такого приема… но у поверхности мне показалось, что она вздохнула с облегчением, – помолчала и добавила: – Или это она потому, что у поверхности…?

– Может, – отозвался я.

Гермеса удалось выловить почти сразу. Он не стал спрашивать, что я ожидаю найти на Флеграх. Взял шлем, свистнул крылышками сандалий – все привычно…

Принес меньше, чем ничего.

– Ну, пустошь, ну, огнем спалена, – развел руками. – Холмы там еще повсюду. Облетал мигом. Только нет там ничего. Местность мрачная… про холмы говорил уже? Владыка, а с чего ты вообще решил, что там может что-то быть?!