К судьбе лицом

Посейдон тогда принесся в измятых доспехах. Измочаленный какой-то и весь – весь заляпанный водорослями. Деметра всплескивала руками, Зевс хмурился: «Я говорил тебе – осторожнее с морскими!» «Пф, – отмахивался Посейдон, старательно становясь боком, чтобы не было видно сломанной руки. – Да я их… одной левой. Что мне эти чудовища? С одного раза – подчистую! »

– Владыка! Хай! За воинскую доблесть Кронидов!

Подземные охотно пьют за доблесть Кронидов тоже. Кое-кто попробовал эту доблесть на себе во время бунта – вон, Эринии льстиво ухмыляются и пытаются перекричать друг друга, воздавая славу мощи своего Владыки. Керы ежатся и потирают крылья, свита торопливо бряцает кубками, заедает-запивает, украшает богатую вышивку на скатерти каплями мясного сока, раздавленными оливками, крошками сыра и ветками зелени.

– Владыка! Не расскажешь ли что-нибудь из своих подвигов в Титаномахии?

– Спросите у аэдов: разве у них есть песни об этих подвигах? Мои свершения были невелики – не то, что у братьев.

– Но ведь Крона же вы…

– Я только унес его Серп. Не сложнее, чем унести другое оружие.

Не сложнее, чем таскать за хвост разъяренное время. Геката, я тебя очень прошу, направь свои улыбочки на жаркое, или что у тебя там на блюде поблизости. Убийца, глотни уже хоть раз из своего кубка, у тебя пальцы на нем лежат как неживые.

Убери понимание из глаз.

Рассказать о своих свершениях?!

Мне совсем не хочется, чтобы великие герои заблевали мой стол. Мнемозина покидает свое место, гордо шествует к выходу. Наверное, памяти нужно отдышаться. Наверное, невовремя рассмотрела в черных омутах глаз Владыки – то самое, что только раз всколыхнуть – и потонешь в багряном пламени когда-то обжитых домов, в соленой алой жидкости, брызгающей на лицо, в запахе горячей бронзы и стонах людского ужаса: «Это Аид! Аид!!»

– Да я и не мастер рассказывать. Пусть лучше аэды. Эй! – щелчок пальцами – и вдоль стен выстраивается призрачная вереница с кифарами. – Кто потешит моих гостей песнями о Титаномахии? О воинской славе Кронидов?

Вызывается какой-то безусый, с сильным высоким голосом. Песня долгая, я ее не слышал раньше: понаплодилось талантливой молодежи… О свершениях Кронидов в Титаномахию.

О грандиозных подвигах.

Сижу и припоминаю: а было ли там что такое грандиозное? «Аид, да сними этого проклятого дракона, он нам пятки скоро подпалит!» – «Зевса… попроси… занят!» Занят – это мы в очередной раз сцепились с Титием … или с Менетием? Невовремя Мнемозина вышла. Сейчас-то – наверное, подвиги. А тогда – проезжали мимо, напоролись на засаду, отбились, захватили в трофеи пару копий отменной ковки, Зевс дракона подстрелил. Подстрелил, потом устало пнул лежащую под ногами тварь, махнул рукой: «Вы как хотите – а я после такого к нимфам заверну».

Блюда усердно пустеют, кубки стараются от них не отставать. Стигийские собаки из свиты Гекаты крадутся к мормоликам, тычутся в локти (нельзя ли косточку со стола Владыки? А лучше – целую ножку? Да не гусиную, нам бы баранью, что ли…).

Крошево лепешек и сыра, потеки от медовых пирогов, чахлые листики зелени – трапеза терпит разгром в неравном бою. Стигийские перестали молчать, осмелились, загудели. Полезли к героям с вопросами: а как было с амазонками? А как с аргонавтами? А Геракл – он какой? А не споют ли герои что-нибудь застольное?

Беседа – рекой шире винных. О правителях, еще о подвигах, потом о том, как счастливо поживает ныне Адмет со своей женой Алкестой (кубок мнется в пальцах Таната, как тесто, багряная жидкость проливается на руку), о гонках на колесницах, о пышных свадьбах, о…

Конечно, о бабах.

Аэды свое отпели – пресытили пирующих рассказами о войнах и подвигах. Звуки лир, серебрясь, переплелись с трелями флейты, вдоль стен гибко задвигались плясуньи. Прячут печаль по утраченным жизням в глазах. Танцовщицам повезло – за красоту их ввели в прислугу Владыки. Не жизнь, но и не вечные стенания на полях асфоделя. Еще и перед героями можно станом покачать.

– …Елена, конечно, да… только неопытная очень. Ну, девочка! А вот у Ариадны…

Повеселевший Тесей показывает, как там и что там – у Ариадны. Получается очень даже внушительно. Понимаю Диониса, которому потом досталась такая жена.

– А Антиопа копье бросала – залюбуешься! И лучницей была отменной. А как колесницей правила – у-у-у!

Тесей возносит руки, качает кудрявой головой, попутно смахивает капли пота со лба. От свидания с женой, правда, отказывается. Живым – живое. Понимаю тебя, герой. Твоя покровительница Афродита тоже постоянством не отличается.

– Тогда может быть ты, о храбрый Пейрифой? Я знаю, что ты потерял жену – прекрасную Гипподамию…