К судьбе лицом

Что чувствовал?

Мой мир встречал меня на пороге. Двинулся навстречу, едва мы преодолели вход – через все ту же расселину в Беотии. Несмело, будто друг, которого оттолкнул и предал. Меня даже не позабавило это притворство.

Я был выжат и выпит досуха – показалось каменистое дно, и мир, не узнавая меня, пристроился где-то рядом – кажется, за плечами, рядом с молчащей Ананкой и накатывающей памятью. Сколько же всего за плечами…

На плечах – полегче. Тартара нет. Остался только жребий.

И на щеках – ихор, а не эта, алая, смертная…

Все закончилось.

Ну, почти.

Мне хотелось одного: увидеть Персефону. Через силу разомкнуть губы и сказать – «Это ты». Пусть себе не поймет и нахмурится – я посмотрю и полюбуюсь, она очень мило хмурится…

А может, она поймет – со временем.

Может, услышит, что я хочу сказать – по-настоящему, что уже говорю, невольно репетируя эту речь?

«Это ты меня удержала».

Это ты, а не я запечатала Тартар. Это ты сделала так, что – быть Зевсу, Гере, и твоей матери, и твоим сестрам, и всем остальным, и всему остальному. Я только взял меч – ты вложила его в мою ладонь. Я только дрался, не имея смысла: ты была моим смыслом, отсюда, из мира, который я оттолкнул.

Ты победила, не участвуя.

Это ты.

Я не буду говорить тебе о том, что случилось по-настоящему, что творилось в эти годы, что я сделал с самим собой и со своим миром. Я скажу только этих два слова.

Я, Аид-невидимка – снова, благодаря тебе.

И еще я знаю теперь, насколько…

Но даже в мыслях я не покусился произнести это, ибо это было бы – все равно что вернуться на еще недалекую грань.

И Тартар был слишком близко – мог подслушать. Он весь дрожал в предвкушении, ловил каждый шорох и шаг, ждал, что он придет – меч, чтобы разрубить их путы, ключ, открывающий их замки…

И черное нечто – гниющие куски плоти с оставшейся в ней силой – притаились вместе с остальными, вслушиваясь в каждое движение Гекатонхейров: не двинутся ли? Не побегут ли на отчаянный зов Зевса с горящего Олимпа?

Сторукие мирно дремали, никакими криками не тревожимые.

Потому что сейчас – я это точно знаю, хотя откуда бы? – молния настигла еще одного Гиганта.

Одновременно с отравленной стрелой, сорвавшейся с тетивы героя.

Кажется, это был один из вождей – и он почему-то пытался сорвать одежды с вопящей Геры. Или это у меня так странно в глазах мутится?

Услышали мои шаги. Встрепенулись и потянулись из непроглядной бездны – жадно, вытолкнув на поверхность ту самую, которую мне нужно непременно убить…

Смерти на сегодня не закончились.

Я размахнулся и зашвырнул в бездну Тартара меч с потеками крови – тартарова сына, погибели Аида. Так пустую миску швыряют в глупую шавку, явившуюся на пир. Вместе с мечом в Тартар полетело все, что я чувствовал и видел сейчас.

Гефест взмахивает раскаленной железной полосой – и голова Гиганта отделяется от плеч.

Пылает колдовским пламенем еще один – это факелы Гекаты, я знаю…

Две стрелы – золотая и смоченная лернейским ядом – летят, одна в правый глаз, вторая в левый…

Мойры с тяжелыми булавами – втроем против двух Гигантов, противостояние заставило подняться даже дочерей Судьбы…

Вам хватит? Или забросить еще? Как поражает смерть из пустоты – и пустота смеется голосом Гермеса? Как падает на противника Посейдона остров, как разит своим копьем Арес?

Хватит и того, что увидели – потому что вслед за всем в бездну летят слова.

Слово.

– Никогда.

Острее меча и тверже адаманта – оно нашло свою цель, подцепило на острие и пронзило. Я услышал стон из бездны и, отвернувшись, пошел прочь. Она будет умирать мучительно и долго – та, которая держала их все это время, давала им силы сопротивляться…

Надежда.

Впрочем, она смертельно ранена мной и умрет наверняка. Тартару быть закрытым вечность.

* * *

Мудрые ошибаются. Прометей – тот, который расхотел быть мудрым и вцепился со всем остатком сил в оставшуюся после мудрости надежду – оказался прав.

Например, Судьба. Сама сказала как-то: «Я ошиблась». Правда, Судьба еще умеет отходить в сторону. И ставить на нужного бойца.

Но мудрые все равно ошибаются. Бывает – даже не один раз.

Например, Хирон. Сын Крона, кентавр, учитель героев. Возомнивший, что свою Погибель можно победить, если станешь чудовищем. Уверенный в том, что из пропасти нет возврата.

Как он там говорил? «Испепелить себя изнутри?»

Мудрые всегда оказываются правы, когда говорят о мудрых.

Мудрые вечно ошибаются, когда говорят о дураках.

У дураков ошибаться получается плохо: наверное, в этом наше преимущество.

Следуя мудрости великого учителя героев, мне следовало бы рассыпаться в прах еще на пороге мира. Кинуться во Флегетон. Разодрать себя между смертными наподобие Гестии.

Или, может, задохнуться пеплом от себя самого, в который раз сожженного изнутри.

Но дураки плохо следуют чужим мудростям. Потому я возвращался.

Я возвращался с боя тяжелым, медленным шагом, и о том, что бой был, говорили только раны да ихор…

Но это незаметно. Просто вода, бегущая по моим доспехам. Стекающая по пальцам. Неслышно скользящая по щекам.

Как дождь. Или слезы.

Ихор наполняется божественным светом, только когда мы хотим этого. Когда мы гордимся им.