Читаем К северу от первой парты полностью

Давайте говорить как петербуржцы:

Искусство насрать – направление в дзен-пофигизме.

Искусство поднасрать – коммуникативный навык, эффективный в случаях, когда надо ненавязчиво избавиться от лишних людей.

Училити (Предание о «бандитском» прошлом Павла Семеновича)

Кончено, Павел Семенович не сразу обрел покой и умиротворение в душе своей. Его первые шаги в педагогике, по слухам, были полны таких страстей, что мексиканские сценаристы, прознай про то, всем составом дружно уволились бы и ушли в монастырь.

Предание о «бандитском» прошлом Павла Семеновича

На дворе стояла первая половина развеселых 90-х годов. Время, когда, ободренная реформами общественность поняла, какими именно средствами осуществляется «первоначальное накопление капитала». Пассионарии подворотен включились в либерализацию экономики со всей присущей им энергией. Они отлили кастеты, заточили монтировки, раскрутили модные ножи-бабочки и пошли творить свободный рынок.

Их благородный порыв поддержали. Кинематограф немедленно сотворил трепетный образ нового Героя – человека с улицы бандитских фонарей. Не прошло и пары лет с момента падения Союза, как этот образ уже вовсю жег глаголом и торжествующе бряцал металлом на всех радиоволнах и телевизионных экранах. Он крепко обосновался в сознании даже тех граждан, что не успели познакомиться с ним лично.

* * *

Школа, в которой работал Павел Семенович была тоже новой. Это был эдакий монстр Франкенштейна от образования, сущность которого состояла из двух разных учреждений, объединенных одним зданием и необходимостью выживать в эпоху реформ. На первом и втором этажах закрепилась обычная общеобразовательная школа, а на третьем – осколок старой советской гимназии[1] разбившейся при падении с вершин социализма.

Между этажами шла война. Между завучами, учителями, и, конечно, учениками. И если, взращенные в СССР учителя по привычке фехтовали жалобами в соответствующие инстанции, то ученики были готовы применить в своих дуэлях более модное оружие – ножи-бабочки.

Глеб Лютов был истинным принцем нижних этажей. Невзирая на небольшой рост, и щуплую фигуру, он делом доказал своим одноклассникам – кто здесь главный. Его узкое прыщавое лицо, угрюмый взгляд исподлобья, и, конечно, приобретенная на свободном рынке пресловутая «бабочка» внушали страх и трепет! А еще, он был неутомим в своем поиске социальной справедливости.

Разобравшись со всеми недовольными на своих этажах, Глеб обратил свой взор ввысь. И обнаружил настоящий Клондайк… Кого там только не было: детишки докторов всяческих наук, отпрыски учителей, сотрудников музеев, средней руки журналистов и прочей творческой интеллигенции. И ни у одного не было «бабочки»! Прямо нефтяная скважина в миниатюре.

Лютов засучил рукава и принялся копать. Он устраивал «стрелки» на улице, мутузил маменькиных сынков в коридорах и туалетах, отбирал карманные деньги и игрушечных трансформеров. Работы был непочатый край, и жизнь наполнена смыслом.

Конечно, жалобы родителей неиссякающим источником лились в школу и милицию. Но милиции было не до того. А школа…, чем может ответить школа на «бабочку»…?

* * *

Одним дождливым Питерским вечером угрюмые педагоги третьего этажа собрались решать вопрос «Лютого». И после бурного обсуждения пришли к классическому выводу – клин вышибается только клином. И если что и может остановить юного бандита Лютого, то это другой, более крутой бандит. Где б его взять еще?!

Учителя внимательно изучили имеющиеся в наличии фактуры и приняли решение, что самый зверско-бандисткий вид у Павла Семеновича. И рост, и ширина плеч, и нетипичная для 90-х пухлость щек: все это подходило нужным кинематографическим стандартам. А значит – решено!

В качестве усиления философу придали еще учительницу математики – Татьяну Валентиновну, известную своей еще комсомольской решительностью, горячим темпераментом и подавляющим волю к сопротивлению бюстом.

И вот, на следующий день, во время большой перемены, Лютова вызвали в учительскую…

* * *

Глеба вызовом «на ковер» было не удивить. Он и так у директора в кабинете чуть ли не прописался. Ну а что ему сделают? Поорут? Погрозят выгнать. Так он и сам планировал после девятого класса бросить все эти глупости и начать серьезную карьеру. Чего время в школе терять?

Поэтому, на вражескую территорию ступил он безбоязненно, где-то даже вальяжно. Руки в карманах, глаза в пол, душа в мечтах. И вот тут-то уверенность его и подвела. Не сразу он заметил, что ждут его не «свои» второэтажные, учителя, а некие малознакомые персонажи с третьего. И что Татьяна Валентиновна своим телом загородила ему единственный путь к отступлению, и что Павел Семенович накручивает себя перед боем. И что, ангелы Господни застыли в удивленном предвкушении узреть процесс отрастания у добра кулаков. Лютый непонимающе оглянулся, дескать, чего надо?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адриан Моул: Годы прострации
Адриан Моул: Годы прострации

Адриан Моул возвращается! Годы идут, но время не властно над любимым героем Британии. Он все так же скрупулезно ведет дневник своей необыкновенно заурядной жизни, и все так же беды обступают его со всех сторон. Но Адриан Моул — твердый орешек, и судьбе не расколоть его ударами, сколько бы она ни старалась. Уже пятый год (после событий, описанных в предыдущем томе дневниковой саги — «Адриан Моул и оружие массового поражения») Адриан живет со своей женой Георгиной в Свинарне — экологически безупречном доме, возведенном из руин бывших свинарников. Он все так же работает в респектабельном книжном магазине и все так же осуждает своих сумасшедших родителей. А жизнь вокруг бьет ключом: борьба с глобализмом обостряется, гаджеты отвоевывают у людей жизненное пространство, вовсю бушует экономический кризис. И Адриан фиксирует течение времени в своих дневниках, которые уже стали литературной классикой. Адриан разбирается со своими женщинами и детьми, пишет великую пьесу, отважно сражается с медицинскими проблемами, заново влюбляется в любовь своего детства. Новый том «Дневников Адриана Моула» — чудесный подарок всем, кто давно полюбил этого обаятельного и нелепого героя.

Сью Таунсенд

Юмор / Юмористическая проза