К северу от 38-й параллели. Как живут в КНДР

Если «сингапурские магазины», доступ в которые, кстати, иностранцам закрыт, – это магазины для элиты, для верхнего 1 %, а «Кванбок» – магазин для продвинутого среднего класса, то как обстоят дела с магазинами для народа? Надо признать: и в народных магазинах дела с товарами при Ким Чен Ыне обстоят куда лучше, чем когда-либо на памяти ныне живущих граждан КНДР. Даже в маленьких провинциальных магазинах есть и овощи, и фрукты (включая импортные – бананы и ананасы везут из Китая, и они в итоге добираются даже до райцентров), и рыбные консервы, не говоря уж о всяческой конфетно-чипсовой продукции. Разрыв в уровне жизни между верхами и низами растет, как и следует ожидать при переходе к рыночной экономике, но при этом, хотя богатые и богатеют, бедные отнюдь не беднеют.

Как «Трудный поход» создал рынок северокорейского антиквариата

Для большинства северокорейцев 1990-е были десятилетием голода и нужды, смертей родных и друзей, временем разорения и распада общества. Но касается это далеко не всех: для некоторых предприимчивых, жестоких, трудолюбивых и хитрых людей это было в некотором смысле золотое время: в этот период человек без капиталов и связей мог создать состояние всего за несколько лет (правда, с высокой вероятностью он мог и сгинуть в процессе).

Многие (но не все) схемы обогащения 1990-х годов были бы незаконными в любом государстве, не говоря уже о Северной Корее. Эти схемы включали производство наркотиков и торговлю ими, а также торговлю контрафактными табачными изделиями и антиквариатом – как настоящим, так и поддельным. Торговля антиквариатом, расцвет которой пришелся на промежуток примерно с 1995 по 2005 год, с точки зрения прибыльности – и риска – уступала тогда только наркоторговле. В центре этой торговли оказался селадон – местный сорт керамики времен династии Корё (Х – XIV века), который всегда высоко ценился на международном рынке антиквариата. При династии Корё основные центры производства корейского селадона располагались на территории нынешней Северной Кореи. Главные из них находились в районе города Кэсона, чуть севернее ДМЗ, то есть фактической границы между Севером и Югом. Таким образом, получилось, что в земле КНДР хранится немало драгоценной древней керамики.

До 1980-х годов этот археологический факт не имел большого значения. Северокорейские крестьяне, вероятно, время от времени натыкались на забытые захоронения, находя там древние горшки необычного вида. До 1980-х годов Северная Корея была идеальным полицейским государством, почти полностью изолированным от внешнего мира. Соответственно, крестьяне (да и чиновники) не могли извлечь выгоду из этих открытий: связаться с дилером, готовым заплатить за такой антикварный предмет, было невозможно – да и мысль такая им в те времена, скорее всего, просто не могла прийти в голову. Поэтому находки, вероятно, оказывались в итоге в руках археологов и со временем попадали в музейные коллекции, чему можно было только радоваться.

Ситуация начала меняться в конце 1980-х годов, когда некоторые этнические корейцы из Японии, мигрировавшие в Северную Корею в 1960-х годах и поддерживавшие контакты со своими оставшимися в Японии родственниками, узнали, что керамические изделия эпохи Корё стоят в Японии безумных денег. Они и стали посредниками, и первые антикварные предметы, втайне откопанные местными жителями, начали уходить из страны и появляться на японском рынке антиквариата. С середины 1990-х этих стимулов для развития черного рынка антиквариата становилось все больше. Крестьяне голодали и умирали, система полицейского контроля рушилась, граница с Китаем становилась все прозрачней, работники правоохранительных органов, сами часто недоедавшие, все чаще брали взятки.

Крестьяне в окрестностях Кэсона и иных центров эпохи Корё обнаружили, что за странный горшок из старой могилы можно получить сумму, которой хватит на то, чтобы кормить всю семью в течение нескольких месяцев. Осознав это, они начали копать. Цены на их находки могли различаться очень сильно, но, как правило, в конце 1990-х годов «черному копателю» платили примерно 50 долларов за небольшую миску или блюдо эпохи Корё. Получив предмет, посредник направлялся к китайской границе и там перепродавал найденное контрабандисту за 250–500 долларов (накрутка в 500 % считалась умеренной, накрутка в 1000 % никого не удивляла). Контрабандист получал свою долю, и в итоге на сеульских или токийских аукционах антиквариата эта вещь, купленная под Кэсоном за 50 долларов, стоила уже несколько тысяч долларов. Конечно, некоторые уникальные предметы приносили гораздо больше, хотя не факт, что сам «черный копатель» знал об этом. Верхом удачи для сурового мужика из округи Кэсона (женщины занимались «раскопками» очень редко) была пара сотен долларов за совсем уж необычный предмет. Впрочем, даже полсотни долларов для голодающего северокорейского крестьянина в середине и конце 1990-х годов были хорошим кушем, поэтому энтузиазм «черных копателей» был высок.