К развалинам Чевенгура

Сделал «Крокодил» человек, о котором теперь памятно только то, что фамилия его была Сакаш, что был он небольшого роста, рукастый, инженерный мужчина, в очках, заикающийся. Когда в 1978 году он привел из Красноярска две такие лодки, собственноручно им на заводе склепанные, было ему уже под пятьдесят. И в этих лодках, несомненно, воплотилась его неудержимая тяга вспять от всего человеческого – к отдаленнейшим местам, где не только из местных деревенских, но и из охотников-то никто не бывал. Там он на своих дюралевых грузовиках шарашился бесстрашно, доходя до самых границ ойкумены, где не только избушек охотничьих нет, но и вообще нет никакого человеческого следа, кроме, может, потемневших затесей, сделанных лет тридцать назад эвенками на старой оленьей тропе. А так – только достопримечательности природы, вроде окаменелых раковин и растений на Хурингде или жутковатого каньона на верхней Бахте, где стометровые скалы стискивают реку и она несется непереставаемо тугой струей на разрубающий ее аккурат посредине скалистый мол.

Что так тянуло его, городского в прошлом человека, в первобытность природных пространств, он не объяснял. Но здесь, в Сибири, таких людей немало, и есть даже особая порода одиноких самцов, что поживут в Имбатске, поживут в Туруханске и так, глядишь, излазают весь край, а потом исчезнут, как будто их и не было. Сакаш же память о себе заронил в виде лодки, которую он оставил старому охотнику Скарзову, своему другу и собрату по отшельничеству, который так же шарился в дальних таежных углах, как теперь Мишка. И тот принял с благодарностью, ибо любая модельная моторка для таежных речек не годится – сидит глубоко и груза берет мало; кержацкие, староверской работы деревянные лодки гораздо лучше, но уступают по эластичности дюралевому корпусу «Крокодила», и там, где у последнего на ребрах рубцы да вмятины, у деревяшки был бы открытый перелом с последующим летальным исходом. Скарзов, в свою очередь, передал эту лодку Тарковскому и Блюме, когда они в таежные охотники подались, и значит, третье уже поколение мужиков упорным латанием крокодиловой шкуры подтверждает, что человек Сакаш сделал действительно нужную людям и хорошую вещь.

Есть еще история человека по фамилии, кажется, Степанов. Он приехал на Бахту как-то весной с женою вместе и выстроил две избушки – на Воротах и на Молчановском пороге. Обычно охотничьи избушки спрятаны от чужих глаз, с реки их не видно, а избушки Степанова стоят открыто, лицом к реке, крася собою и без того чудесные места. Видимо, движимый острым желанием семейного счастья, света и радости, возводил свои избушки этот человек – они крепкие, просторные, высокие, рублены в чашку из отборных бревен, крыты плашником. Несколько сезонов он охотился, потом затерялся бесследно. А избушки – словно напоминание о давнишней его радости – так и стоят. И никто лучше до сих пор не построил.

Еще есть история о книге. Серой книге из двухтомника Блока, которую геолого-разведочный таежный бич взял в избушке охотника Александра Устинова и прострелил из тозовки. Бича видели охотники возле палатки, поднимаясь вверх по Бахте. А когда спускались, палатки уж не было: того забрал вертолет. Под лодкой, оставшейся на берегу, лежал фонарь и проcтреленная книга. Разворачиваясь в плотной массе бумаги, пуля вырывала из Блока целые абзацы, по-своему «прочитывая» его. Скука ли, отчаяние ли одиночества заставили этого человека стрелять в книгу, мы знать не можем. Осталось только ощущение, что творилось с ним что-то не то, ощущение непонятного здесь, в Лесу, безумия саморазрушения, которое есть Безумие больших городов…