К далеким берегам (без иллюстраций)

В Петербурге почти не сомневались в том, что если для переговоров будет отправлен не простой поручик, а посланник с дарами от императора России для японского императора, то посольству будет открыт доступ не только в Нагасаки, но и в столицу японского государства. Камергер Резанов готовился объяснить японским сановникам, что торговый договор выгоден для обеих стран: в Японии был избыток риса и шелка, а в российских землях на Тихом океане добывалось очень много дорогих мехов.

Капитан Крузенштерн полагал, что каков бы ни был исход переговоров, плавание к Японии должно оказаться полезным, так как можно будет проверить и дополнить карты прилегающего к Японии моря. Он готовился точно определять местоположение островов, мимо которых придется идти, и наносить на карту очертания Японской земли там, где удастся подойти близко к берегу.

Однако в первые дни плавания нельзя было делать какие-либо наблюдения. Мелкий дождик, шедший почти каждый день, пока «Надежда» стояла в Петропавловской гавани, как будто решил сопровождать корабль до Японии.

Густой туман закрывал горизонт и заставлял держаться подальше от берегов. Было холодно и так сыро, что офицерам и матросам, стоявшим на вахте, казалось, будто сырость пробирается до самых костей.

Через неделю вдруг сразу потеплело, а еще через несколько дней стало жарко, как летом. Но частые сильные ветры мешали Крузенштерну приближаться к Курильским островам, протянувшимся вереницей между Камчаткой и Японией.

Через три недели увидели гористый берег самого большого из Японских островов — Ниппона, или Хондо. Но нужно было идти дальше, к находящемуся южнее Ниппона острову Кю-Сю, где расположена гавань Нагасаки.

Крузенштерну хотелось вести корабль на таком расстоянии от Японии, чтобы можно было видеть очертания берегов. Но на следующий день небо вдруг покрылось тучами, барометр стал опускаться, а ветер крепнуть. Капитан поспешил удалиться в открытое море, чтобы встретить там бурю.

Шел проливной дождь, и сильно качало. Однако настоящий ураган разбушевался только через день.

Темные облака совсем закрыли бледное солнце. Порывы ветра достигали такой страшной силы, что рвали в клочья спасти. Матросы с удивительным бесстрашием пытались закрепить небольшие новые и крепкие штормовые паруса, но ветер изорвал их, как бумагу.

— Сколько я ни слыхивал о тайфунах, случающихся у китайских и японских берегов, но подобного сему не мог себе представить, — сказал Крузенштерн.

Корабль то ложился почти на бок, то приподнимался, точно взбираясь на высокий крутой холм, и вслед за тем стремительно летел книзу. Мачты гнулись с зловещим скрипом. Каждую минуту надо было ожидать, что они сломаются. Матросы держали наготове топоры, чтобы при падении мачты возможно скорее отрубить ванты и немедленно выбросить ее за борт.

Вода то и дело перекатывалась через палубу. Огромная волна ударила в корабль с такой силой, что разбила ограду палубы, сбила с ног трех матросов, крепко державших руль, и причинила им тяжелые ушибы.

Каюты были залиты водой. Многие вещи, сорванные со своих мест, разбились вдребезги.

Крузенштерн со страхом увидел, что ветер погнал судно по направлению к земле.

«Я полагал, что ежели сие приключится до полуночи, то гибель наша неизбежна. Первый удар о камень раздробил бы корабль на части, причем жестокость бури не позволяла иметь никакой надежды к спасению», писал потом Крузенштерн, вспоминая эти минуты.

К счастью, ветер внезапно переменился и понес корабль от земли с такой же силой, с какой гнал его к берегу. А перед утром буря почти совсем утихла.

Настал теплый и ясный день. И только по осунувшимся, вдруг похудевшим и потемневшим лицам людей да по разбросанным в разных местах обломкам вещей можно было судить о пережитом.

Ветры как будто истощили силы, а дожди исчерпали свои воды во время тайфуна. Установилась прекрасная погода. Море синело под голубым небом. Пользуясь небольшим ветерком, корабль подошел довольно близко к земле и пошел вдоль берега к югу.

Крузенштерн проверял имевшуюся у него карту и убеждался, что Япония обозначена на ней лишь в самых общих чертах. Уточняя карту, он наносил заливы и мысы. Один из них Крузенштерн назвал именем капитана Чирикова: память о смелом и скромном спутнике Беринга продолжала жить среди русских моряков.

С палубы была хорошо видна земля. Она казалась очень красивой.

— Роскошная природа украсила великолепно сию страну, но трудолюбие японцев превзошло, кажется, и самую природу, — говорил Крузенштерн.

Часто были видны темно-серые скалы. На них росли сосны, совсем не похожие на российские: с тонким, причудливо искривленным стволом и немногими синевато-зелеными ветвями, распростершимися около верхушки.

Высокие холмы, горы и долины чередовались друг с другом. Каждый кусочек земли не только в долинах, но и на горах до самой их вершины был тщательно обработан. Местами виднелись рощи каштановых деревьев и небольшие каштановые леса. А однажды увидели аллею из высоких деревьев, которая шла от берега через горы и долины, пока хватал глаз. Виднелись беседки, устроенные для отдыха пешеходов.