Извращенное Притяжение (ЛП)

Мой отец ненавидел мою мать. Каждый раз, когда я упоминала ее имя, отвращение отражалось в каждой жесткой черте его лица. Он хотел ее смерти. Нет, он жаждал, чтобы она страдала и умирала. Простой смерти ему было недостаточно. Как Пахан, он мог убить почти любого, сделать их последние часы как можно более мучительными, и, конечно же, он не испытывал никаких угрызений совести по этому поводу.

Но моя мать находилась на территории Каморры, в самом ее центре, в Лас-Вегасе, под бдительным оком некого иного, как Капо Каморры — Римо Фальконе.

Римо Фальконе был лишь отдаленным воспоминанием о молодой девочке, и он тот, кто стоял между мной и моей матерью. Обойти его без посторонней помощи невозможно. Отец не хотел мне помогать. Если только Римо не отдаст ему мою мать, чтобы он мог убить ее сам. А Адамо?

Возможно, Адамо мог бы помочь, но сможет ли он? Использовать его ради получения информации легко, но что я хотела от него помимо этого... Я не была уверена, стоит ли вообще спрашивать. Но имелся ли у меня выбор?

Это было слишком важно, позволяя эмоциям встать на пути, особенно когда я не уверена в их степени. Может ли хоть что-то, между нами, продлиться?

Но в отличие от Адамо я не могла оставить прошлое в покое. Оно не позволяет мне. И не преследовать месть? Невозможно.

Прошлое было моим бременем. Иногда по ночам воспоминания были свежи, и я просыпалась с запахом сладких духов матери в носу, с кожей, покрытой потом. Я ненавидела эти ночи, эти сны, заставлявшие меня чувствовать себя маленькой и слабой, разрушая все, над чем я так усердно работала.

Прошлое

— Пойдем, Мэнди, — сказала мама, вытаскивая меня из машины и таща к кирпичному зданию.

Мне не нравилось это имя. Но, возможно, оно не будет последним. Мои последние пять имен не были. Я скучала по своему настоящему имени. Екатерина, или Катенька, как меня всегда называл папа. Но это было ужасным.

— Мэнди, поторапливайся!

Ее голос был напряжен от страха. Парни забрали нас с собой, подальше от дома, в котором мы жили уже несколько недель. Они посадили нас в машину и отвезли в заведение с большой неоновой вывеской над входом. Ноги женщины вспыхнули яркими красками, и между ними замигали слова «Сахарница».Я не сопротивлялась, а только плелась за ней. Я опустила взгляд в пол, как меня учили, когда мы проходили через бар. Пахло алкоголем и дымом, но больше всего — тяжелыми духами, еще более сильными, чем те, которыми пользовалась мама. Я чуть не споткнулась, когда мы спускались покрутым ступенькам. Но мужчина с серыми глазами схватил меня за руку. Отпустив меня, мама притянула меня еще ближе.

Мы вошли в комнату без окон. Внутри нас ждал еще один человек.

Он был очень высок, темноволос и стоял, скрестив руки на груди. Выражение его лица напугало меня. Оно сулило неприятности. Но я знала, что даже улыбка ничего не значит. Боль часто сопровождала ласковые слова и добрые улыбки. Глаза у него были почти чёрными, как и волосы. Он лишь мельком взглянул на меня, потом прищурился на маму и ее парня Коди. У Коди был разбит нос. Не знаю почему, но мне не было грустно.Он плохой человек. Плохой человек другого вида, чем папа. Хуже, даже если мама этого не замечала. Мама ненавидела папу. Она говорила, что я тоже должна его ненавидеть.

— Ты знаешь, кто я? — спросил высокий.

Его голос был глубоким и уверенным.