Изувеченная плоть

            Грубая речь слетала с ее губ настолько легко, что Хейтон даже не поморщился. И она сразу же "срисовала" меня, - напомнил он себе.

            По выражению глаз, как она сказала.

            Наконец, девушка посмотрела на него. Ярко-голубые глаза и лицо чирлидерши, кремово-белое, лишенное изъянов.

            О, да. Это был идеальный экземпляр.

            - Так чего ты хочешь?

            Вот!

            - Сколько будет на всю ночь?

            Такой запрос, казалось, поймал ее врасплох. Девяносто процентов уличных девок обслуживают клиентов прямо в машинах, обычно оральным способом. Хейтону же был нужен образ, причем устойчивый.

            Она пыталась говорить спокойно.

            - Черт, мужик. Если меня целую ночь не будет на панели, я же кучу денег потеряю.

            - Плачу тысячу, - сказал Хейтон.

            Темные, идеальные брови вскинулись вверх.

            - Я должна видеть, понимаешь?

            Хейтон дал ей рулон. Она пролистала его большим пальцем, как колоду карт, потом сунула в сумочку.

            - Ладно. Идем.

***

            - А в этой дыре довольно мило и прохладно, - сказала она и вздохнула. - Обычно кондиционеры в этом мотеле такое говно.

            Хейтон запер дверь на замок и на задвижку. Он уже настолько возбудился ее видом, что мог мыслить лишь фрагментами. Помни. Она - шлюха. Она - преступница. О, боже, какая же она красивая. Просто. Будь. Осторожен... Для своей более чем восьмимесячной беременности она довольно изящно профланировала в ванную.

            Быстро.

            Да, всегда следует быть осторожным. Он снял нелепый рисунок ламантина, за которым уже повесил полиэтиленовый пакет. В пакет он положил бумажник, ключи от машины и сотовый телефон, и тут же вернул рисунок на место.

            - У тебя есть что-нибудь крепкое выпить? - спросила она из ванной. Хейтон услышал характерное журчание.

            Он уже наливал себе.

            - Только виски.

            - Я тоже буду, со льдом.

            Хейтон налил второй стаканчик. Руки у него заметно дрожали - он не мог припомнить столь мощного предвкушения. Рот от возбуждения пересох, и Хейтон смочил его крепким спиртным. Господи... Он сел, чтобы унять дрожь. Подмышки взмокли. Боже, хоть бы от меня не воняло. Я вспотел, как свинья.

            Щелкнула дверь.

            - Не терпится начать? Если так, то круто.

            Из ванной она вышла голой. Хейтон уставился на нее, как истукан...

            Она пересекла комнату пятном яркого света.

            - Хм?

            - О, нет... - сглотнул Хейтон. - Никакой спешки.

            - Хорошо. Можно, я посижу минутку. У нас вся ночь впереди.

            Она села на противоположный край кровати и, не глядя на него, потянулась за своим виски. Ее обнаженная нога нежно легла у него между ног.

            Хейтон был готов лопнуть от возбуждения.

            - Во Флориде, на самом деле, очень жарко. А нам иногда приходится бродить по четырнадцать-пятнадцать часов, чтобы получить необходимое. - Ее непринужденная болтовня сопровождалась похотливыми движениями ноги. Хейтон надеялся, что у него не стучат зубы.

            - П-правда?

            - Ну, да.

            Она втянула в рот кубик льда, покрутила его языком, потом выпустила обратно в стаканчик.

            - Я исходила уже все восточное побережье.

            Мозг Хейтона разделился. Одна половинка сосредоточилась на ее сногсшибательном образе, другая старалась оставаться прямолинейной.

            - Тогда почему работаете здесь? На севере должно быть прохладнее, как, впрочем, и в любой другой части страны.

            Она фыркнула, обводя взглядом комнату.

            - Да, прохладнее, но там долго не проживешь. На севере все клиенты какие-то чокнутые. Нью-Йорк, Балтимор, Бостон - срань господня. Бывают вообще конченные отморозки.

            Хейтон едва слышал ее. Он просто смотрел...

            Ее нагота не казалась какой-то пошлой или уродливой - женская красота во всем ее великолепии. От зрелища ее грудей он чуть не застонал - размером с дыни, только белые, как взбитые сливки. Его влекло не материнское молоко (как лактофилов), а ее полнота в целом - налившиеся груди, раздутый живот, кровь и мозг, готовые взорваться от избытка гормонов. Конечная фаза в процессе оплодотворения. Одна человеческая жизнь наполняется другой. И та же самая полнота формировала образ, к которому он испытывал влечение, такое же уверенное и отчаянное, как у здешних "ночных бабочек" к "крэку".

            Это был мощный, не поддающийся четкому определению образ...

            Бледно-розовые ареолы, растянутые до диаметра пивной банки. Этот образ пьянил своим контрастом - резко очерченные розовые пятна на фоне белых как снег грудей. Взгляд Хейтона скользнул вниз, по роскошному, растянутому до предела животу, к вывернутому наизнанку желудю пупка. Ниже было все довольно тщательно выбрито. Хейтону это напомнило восхитительный плотский пирог.

            Она закурила сигарету и села, чтобы дать алкогольному опьянению снять явную тягу к наркотикам.

            - Ты же не думаешь, что с беременностью у меня появилось больше клиентов.

            Казалось, она поймала себя на слове.

            - Но нет. Я вовсе не специально "залетела". Черт, я же не больная. Просто хочу сказать, что здесь полно парней, вроде тебя.

            Ее нога продолжала работать в его паху.