Поднялся огромный шторм в моей жизни, после которого я уже был не в силах встать. Кости продолжали болеть третий год, но у меня не было денег на больницы, да и искренне я их не любил. Я пробовал менять рацион питания, пробовал спать за городом на свежем воздухе, всё было попусту. Люди стали покидать меня. Когда ты ребёнок, то смотришь на все эти измены немножко по-другому, но стоит случиться предательству во взрослом возрасте, то это сильный удар. Я перекрыл все входы в свою жизнь, мучился от одиночества, хотя всегда мечтал о нём. Сначала было довольно неплохо, у меня появилось уйма свободного времени, которое я тратил только на то, что действительно важно для меня, а потом уже начал бредить. Так резко оборвать ходы банальной рокировкой и вот жизнь уже хочет поставить тебе мат. Ничего лучше, чем отдать королеву, я не придумал, да и не пожалел, ведь она стала бесполезной. Я стал играть на время и просто ждать, ждать, когда случай даст мне уехать со страны. По-прежнему руки марались о чернила, произведения стали достойными хотя бы любителя, но был ещё один нюанс. На меня не только свалились бренные обязанности, которые проходит каждый, но и полное опустошение путём взрыва внутреннего я. Мысли стали на пик, голова начала взрываться, ведь я каждый день делал одно и тоже, абсолютно без изменений. В детстве я глупо сравнивал людей с муравьями, а в итоге сам стал таковым. Монотонные действия сводили меня с ума; цветовая гамма дней не менялась, пусть это был алый закат или свинцовое небо, больше десяти цветов я не различал в этих днях. Хотя признаю, что мне очень нравился дождь — все людские дела словно накрывались куполом, чувства людей перестали улетать в небо и приземлялись каплями воды старые, давно выпущенные эмоции и мысли. В такие дни, мне кажется, лучшему спалось.
Вот я уже нашёл лекарство от болей в костях и рутины дня и ночи. Это был алкоголь. Я стал выпивать каждый день, на мгновение я окрылялся и мне было действительно веселее жить, пока это не создало мне не очень хорошие последствия. Я губил своё здоровье и вещи, мне было бы всё равно, выпивая в праздник, разбить какую-нибудь вазу, но бил я их от пьяного бреда, причём намеренного. Пьяным так многое раздражало, что я начал выплёскивать все эти эмоции. Это продолжалось очень долго для человека, который не особо был пристрастен к алкоголю. Хочу оступиться и заметить, что всё сказанное я делал и ранее, просто выделяю самый апогей этих действий в периоде. Наутро мне приходилось становиться обычным и делать после ужасного похмелья всю трезвую работу, не меняя ни одного дня. У меня не было такого, чтоб я бездельно лежал хоть один день, но парадоксально считаю, что всё, что я делал и есть — безделье. Состояние только ухудшилось, но то было когда я находился в рассудке, если это можно было назвать рассудком. Поэтому я продолжал пить, чтобы огромный ком из боли, который и без того продолжал накатываться, не настиг меня. Но он настигал. Особенно это было больно с утра. И нет, речь не идёт о головной боли или рвоте, я имею в виду моральное состояние, состояние моего погасшего духа. Мне ничего не нравилось, что нравилось другим, я больше не мог найти интерес хоть в каком-нибудь, отличном от моих, занятии.
Через длительный промежуток времени нашлась последняя сохранённая копия моего потерянного детектива, в ней не хватало пару страниц. Я очень обрадовался, но на этом всё, — ведь у меня уже была работа над женским монастырём и была она далеко уведённая. У меня не было попыток возобновить детектив, ибо я утратил то настроение и тех персонажей. В общем-то, многое в состоянии опьянения наделало во мне дыр в памяти. Я даже перестал нормально разговаривать, мне приходилось задействовать нечеловеческие усилия, чтобы правильно произнести хотя бы одно предложение, посему я молчал, долго молчал… Всё превратилось опять в бред, голоса стали буянить, когда напивался, и доводили меня до чёртиков.
Так я свалился в озеро пьяным и утопил в себе последнюю надежду на что-то. Мокрая куртка высохла, но в ней я уже не нуждался.