Изнанка свободы

Я подобрал отброшенную ею деревяшку. Это был чуть теплый кусок дерева незнакомой породы, из которого торчало пять тонких сучков.

— То есть — ты можешь приживить кусок дерева, который будет послушно выполнять мою волю? Вся проблема в гибкости?

— В сочетании гибкости и твердости. Трудно придать стабильность.

— Августа, есть вообще предел тому, что ты способна сотворить с живым существом?! Я тебя боюсь!

— Почему? — вот теперь она удивилась. — Ты сам можешь сжечь или затопить город. Мне тебя бояться?

— Уже не могу. Разве что найму армию поджигателей. Кстати, я правильно понимаю, что в занятиях магией твои протезы бесполезны?

— Не знаю. Ты уж прости, но мне кажется, твои проблемы с магией — в голове. Это как импотенция.

— Да ничего подобного! Кто когда-либо слышал про подобные проблемы у магов?! Что за бред? Давай, отруби арфисту пальцы, а потом расскажи ему про «творческий кризис». Я виноват, что не могу работать через голос, как Джанис?

Августа спокойно переждала взрыв моего возмущения и спросила:

— Тогда чего ты так злишься?

— Потому, что это — бред, — я немного успокоился, все еще продолжая сжимать в руке злополучную деревяшку.

Какая-то мысль вертелась на краешке сознания и никак не хотела оформиться. Симбионт-инсект, чужая мертвая плоть или полено? Во всем этом было что-то неправильное. Я вынул скелет своей кисти и положил рядом с заготовкой. Да, сравнение было, определенно, не в пользу топорной деревяшки. Все эти фаланги, пястья, изящный каркас идеально подогнанных друг к другу деталей. Чтобы создать подобное из дерева, требовался резец мастера… Скажем, если вырезать что-то похожее на человеческую руку из дерева и привить этот протез к лозе…

…а еще лучше, если каркас будет выполнен из металла, а живое дерево Августы послужит заменой мышцам.

— Сестренка, как ты смотришь на то, чтобы поработать в команде?

Эпилог

Франческа

Я не знаю, что нужно делать, чтобы быть якорем. Поэтому просто каждый день молюсь о его возвращении.

Я не считаю дни. Стараюсь не впадать в тоску, говорю себе, что все в порядке. Я встречаюсь с друзьями, вышиваю, учусь играть на лютне, занимаюсь своими делами. Я спокойна и весела. Убираю подальше календарь, чтобы не заглядывать в него каждые полчаса.

Проходит неделя. Другая. Оговоренный месяц. Я каждый вечер приказываю готовить праздничный ужин, чтобы позже отправить его в урну, не притронувшись.

Элвин обещал, значит — вернется. Я верю. Верю и жду.

Он появляется ближе к вечеру на исходе второго месяца. Входит в дом, и я срываюсь, бегу ему навстречу. Он подхватывает меня на руки и кружит, целует. Крепко держит обеими руками. У него измученный, но счастливый вид.

— Получилось? — выдыхаю я и смеюсь, как в детстве.

— Не совсем. Показать?

— Конечно!

Снимает камзол, перчатку, закатывает рукав рубахи.

— О, боги! — с благоговением и ужасом шепчу я, проводя рукой по его плечу и спускаясь ниже. Туда, где из живой плоти растет черная древесная лоза. Обвивает мышцы, переходит в бронзовое сплетение трубок, шарниров и шестеренок. — Это, наверное, было больно?

— Ничуть, — отмахивается он, и по глазам вижу — врет. — Ну, что скажете, сеньорита? Лучше, чем крюк, не правда ли?

— Красиво и пугающе, — честно отвечаю я. Механический протез вместо живой плоти и правда красив, как произведение искусства. И жуток, как все неестественное. — Это сделала твоя сестра?

— Совместная работа Августы и мастера Ардала. Он был должен мне услугу. А сестренка позаботилась, чтобы все это двигалось тогда и так, как мне надо, — сжимает металлические пальцы в кулак. — Прости, что так долго. Это потребовало времени.

— А магия?

Мрачнеет:

— Пока все так же. И гриски с ней.

А потом сжимает меня в объятиях так, что становится почти больно. Целует с яростной нежностью. И выдыхает:

— Я скучал!

Я прижимаюсь, задыхаюсь под жадными поцелуями, так и не успев ответить, что тоже скучала — безумно скучала, боялась, что он не вернется, и вспоминала его каждую ночь. Что мне не хватало его прикосновений, что снились сумасшедшие стыдные сны, а днем приходили еще более стыдные мысли и что сейчас я умираю от желания…

Чувствую, как пальцы настойчиво и ловко распускают шнуровку, расстегивают потайные крючки. Эта сноровка выдает немалый опыт — мимолетная, ревнивая мысль, которая уходит без следа. Слишком хорошо от того, что он рядом, здесь, мой.

— Всегда мечтал снять с тебя платье!

Руки тискают ягодицы сквозь тонкую шерсть, задирают юбки.

— Подними руки!

И захочу — не смогу ослушаться. Невозможно перечить, когда он говорит таким тоном.

Он стягивает с меня сразу платье и нижнюю сорочку.

Руки — одна горячая, а вторая возбуждающе-холодная и твердая, мало похожая на человеческую, скользят по моему телу. Шестеренки на протезе неприятно царапают кожу. Он, ругаясь, натягивает перчатку и клянется купить меховую варежку.

— Ммм… какие кружавчики, — это относится к вышивке и бантикам по краю панталон — смело, даже дерзко. И я краснею, опять, как в первый раз, а могла бы уже привыкнуть, что он не упускает случая сказать что-нибудь по поводу моего белья и только потешается, когда я возмущаюсь.