Изнанка судьбы

Это было ужасно. Отвратительно, жутко, чудовищно.

Но я не боялась. Не осталось сил бояться, желать или даже думать.

Все было… слишком. Больше, чем способен вместить человек.

Когда ветер ушел — шагнул за пределы менгиров, отправился гулять по долине, бросив пожеванные, искореженные останки бытия, — остались только я и молчание.

Мой взгляд падает на девочку рядом. Она без сознания, но выглядит невредимой.

И такой беспомощной.

Мысль о ней враз придает силы. Я вспоминаю про кинжал.

Кинжал — это свобода.

Расцепить пальцы удается не с первого раза. Зажав рукоять коленями, я перепиливаю путы на руках, разрезаю ремни на ногах и ползу к ребенку на четвереньках — вставать нет сил.

Ее лицо белее листа бумаги, и она дышит нервно и часто, но жива — хвала богам, жива. И невредима.

Я кладу ее голову себе на колени, обнимаю малышку за худенькие плечи и шепчу успокаивающую ласковую бессмыслицу. Не для нее — она без сознания и не может слышать. Но звук собственного дрожащего голоса успокаивает.

Мне не унести ее отсюда в одиночку.

— Проснись, — в отчаянии прошу я прерывающимся от слез голосом. — Пожалуйста, маленькая! Мне не справиться одной.

Был бы здесь Элвин…

Эта мысль отзывается привычным приступом тоски. Потому что Элвина нет. Уже десять лет, как его нет рядом. Я сама прогнала его и десять лет не знаю, где он, что с ним и вернется ли.

Словно услышав мои мысли, ребенок распахивает глаза. Из глазниц на меня смотрит лиловый сумрак.

— Твой лорд сам вписал себя кровью в книгу Судеб, — пусть губы девочки почти не шевелятся, звук разносится над площадкой храма, набатом звенит в пустых сумрачных небесах. — Предназначение призовет его, но это будет еще не скоро. Сейчас он слишком далеко ушел и не может вернуться сам. Если и вправду любишь своего Стража — стань ему якорем. Я помогу.

— О чем ты, милая… — я осекаюсь, понимая, как нелепо звучат мои слова в адрес этой… этого…

Лиловая тьма в ее глазах смотрит всезнающе и равнодушно, и меня пронзает странное ощущение, что существо в моих объятиях только притворяется человеческим ребенком. Сила, которая говорит ее устами, не кажется злой, только безгранично чуждой своим пугающим могуществом.

— Ушедшего в безвременье не нагнать, но Страж предназначен мне, в моих силах позвать его. Он сможет найти дорогу сквозь любые туманы и всегда будет возвращаться, — продолжает она. — В уплату ты дашь клятву молчания и никому никогда не расскажешь о том, что видела в этот день.

Этот разговор — безумие. Все вокруг — безумие, тяжкий сон, бред, порождение больного разума.

— Хорошо, — соглашаюсь я, потому что нет сил спорить. Покорно повторяю за ней слова клятвы. И добавляю, робко: — Ты знаешь, как нам выбраться отсюда?

— Дождись брата, — ее глаза закрываются, и на руках моих снова лежит невинное дитя. Тяжко дышит, ворочается, как ребенок, которому снится дурной сон. Грязные потеки от слез на конопатых щечках, обиженно надутые губы.

Я сижу над ней и стерегу ее покой.

* * *

Когда на холм поднимается Джованни, я не удивляюсь. Я не удивляюсь больше ничему. Встреча после десятилетней разлуки буднична, словно мы расстались час назад.

Магия ошейника защитила меня от неумолимого времени. Меня, но не брата. Он стал мужчиной — невысоким, крепким, полным опасной силы.

Я жду расспросов, презрения, обвинений во лжи и в пособничестве культистам, но Джованни верит моему рассказу сразу, избавляя от необходимости кричать и доказывать.

— Инферно потухло, — голос брата звучит глухо, а лицо бледно. Не будь я так измучена, я бы засыпала его сотней вопросов, выясняя, что с ним случилось и как он здесь оказался. — Надо уходить, Фран.

Он наклоняется и бережно берет девочку на руки. Та доверчиво кладет рыжую головку на плечо и всхлипывает. По губам брата плывет нежная улыбка, которая удивительно его красит.

— Культисты сделали с ней что-то, — пытаюсь я предупредить его вопреки данной клятве. — Она… странная, Джанни. Не в себе. И я боюсь, что они могут попытаться снова…

И почти отшатываюсь — такая ясная, яростная сила вспыхивает в его глазах.

— Пусть попробуют, — его слова звучат не как угроза, но как клятва.

Джованни

Когда-то бесконечно давно, несколько жизней назад, в Ува Виоло на карнавал приехала гадалка. И маленький Джованни, замирая от ужаса и восторга, заглянул в ее шатер. Во вспотевшей ладони он сжимал горсть медяков, выданных матерью на праздник.

Гадалка денег в руки не взяла. Кивнула небрежно на разложенный цветастый платок — туда сыпь. И разложила засаленные, с обкусанными углами карты.

До сих пор Джованни помнил ее руки цвета темной глины, с кривыми желтыми ногтями, порхающие над выцветшими прямоугольниками. В шатре было душно, свечи воняли прогорклым жиром. В их дрожащем свете казалось, что фигурки на картах двигаются. Лилось вино из кубков, танцевали девы, умирал пронзенный десятком мечей рыцарь, чуть раскачивался подвешенный за ногу юноша, разили молнии в небесах, и летели вниз с башни тела обреченных воинов.