Изнанка мира

Кто-то уже отчекрыжил «на память» костлявые лапы мутанта, до жути похожие на человеческие руки с непропорционально длинными пальцами и игольчатыми когтями. Другой срезал с челюсти два огромных клыка, напоминающих серпы, не переставая материть стрелков: выстрелы раздробили череп твари, и в таком виде его уже не повесишь на стену в качестве трофея.

— Уйди с дороги, дебил! — в сердцах выругался Сомов, натыкаясь на Кирилла. А потом в его глазах появилось невероятное удивление узнавания.

Но прежде, чем Федор успел открыть рот — и прежде, чем сам Зорин успел осознать, что он делает! — кулак юноши ударил бывшего друга прямо в зубы.

* * *

Ох, что тут началось!

Миг — и Кирилл уже валялся, уткнувшись лицом в пол. В глазах роились искры после жестокого удара прикладом, рот наполняла кровь от прикушенного языка, а руки, кажется, вот-вот готовы были выскочить из суставов — с такой силой их заломили назад двое охранников Сомова. Вдобавок один из мордоворотов что есть силы уперся Кириллу коленом в спину, не давая подняться, а в затылок строптивцу уткнулся ствол Сигурдова дробовика.

— Только шевельнись! — прошипел егерь, с которого мигом слетело все дружелюбие. — Враз мозги по стенам развешу!

— Что здесь происходит? — сквозь толпу протиснулся Вотан с топором наизготовку; единственный глаз вожака свирепо поблескивал.

— Это я тебя хочу спросить, мать-перемать! — проревел Лукич. — Ты что творишь, лихо одноглазое?! Ты кого в отряд подбираешь?! Маньяков?! Террористов?! Всякая рвань туннельная будет на моих гостей руку поднимать?! Да я вас всех…

— Тихо, господа!

Удивительно, но Сомов не кричал. И даже не слишком повысил голос. Однако каким-то необъяснимым волшебством ему удалось невозможное — шум на станции практически сошел на нет.

— Вы в порядке, господин Вольф? — обернулся к нему распорядитель охоты.

Федор сплюнул кровью и, достав из кармана платок, промокнул разбитую губу, а потом широко улыбнулся:

— В полнейшем!

— Так что же все-таки произошло? — не унимался Вотан. — Павлуша, ты охренел? Или веселых грибков перебрал?

Не успел Зорин придумать объяснение, как вновь заговорил Сомов:

— Да ничего не произошло, господа. Я, должно быть, получил по заслугам. Азарт в крови, досада за неточный выстрел… Ну, вы меня понимаете. Вы ж сами охотники. Вот и выпустил, так сказать, пар. А юноша — обиделся. В общем-то, имел некоторое право. Он ведь в моем промахе не виноват. Вот и все… Да отпустите вы его!

Последние слова предназначались охранникам и в них явственно звучали приказные нотки. Ворча, псы Федора подчинились. Сигурд тоже убрал ружье, хотя и не опустил его, а направил тяжело дышащему Зорину в живот, не снимая палец со спускового крючка.

— Прости, егерь! — продолжал ломать комедию Сомов. — И я тебя прощаю. Кстати, я Вольф. А тебя, кажется, Павлом зовут? Будем знакомы!

Кирилл смерил взглядом протянутую руку. Потом поднял глаза на толпу за спиной врага. Первой стояла Ирина, и в ее глазах было столько неприкрытой ненависти, столько презрения, что сознание юноши заволокла багровая пелена амока.

— Ты знаешь, как меня зовут! — прохрипел он. — Мы же с тобой и твоей… женой, — он выплюнул это слово как самое мерзкое ругательство, — давно и плотно знакомы! И не вам меня прощать!

Зрители снова загалдели.

— Да тут явно какая-то темная история! — радостно воскликнул высокопоставленный кшатрий. Я бы даже сказал: романтически темная. Господин Вольф, придется объясниться!

Сомов явно занервничал; расскажи он сейчас правду — и кто знает, что произойдет? Конечно, в охотничьем клубе было полно тех, кто в обычной жизни друг друга на дух не переносит. Но все же он, секретарь Северной партячейки, находился сейчас во владениях Ганзы. И кровь, совсем недавно пролитую на Комсомольской, смыть из памяти куда труднее, чем с пола станции… Опять же, если просочатся слухи, как и с кем развлекается коммунист Сомов, на что тратит патроны трудового народа… Да еще под вымышленным именем, и кого — фашиста!..

Облизнув губы, Федор покосился сначала на своих телохранителей, потом на Сигурда. Судя по всему, участь Кирилла была решена. И тут…

— Я вас умоляю, господа! — с издевательским смешком вперед выступила Ирина. — Какая там «темная»! История банальная до одури. Могли бы и сами догадаться.

Кшатрий прищурился:

— Да неужели? Виктория Сергеевна, голубушка, поясните.

Дочь Лыкова закатила глаза, словно поражаясь людской тупости.

— Мы с Павликом, действительно, давно знакомы, — развязно начала она. — На одной станции выросли, за одной партой сидели. Не странно, что бедняга был в меня безнадежно влюблен. Странно, что он на что-то надеялся. Ведь я, господа, ни единым словом, ни единым жестом не давала на то оснований…

— Врешь! — скрипнул зубами Зорин; охранники тут же напряглись, руки их потянулись к поясным кобурам.

— И в самом деле, милая, — наконец, опомнившись, Сомов будто ненароком заслонил собой жену. — Может, ты и не имела в виду ничего такого, но ведь сама знаешь: влюбленным юнцам свойственно принимать желаемое за действительное. Верно, господа?