Изнанка мира

Егоров молча продолжал всматриваться в ее лицо. Она явно была все такой же взбалмошной и неукротимой, только заметно осунулась. Все в ее жизни не ладилось. Кажется, последнее время она пила лишнего. Артем понимал, что между ними мало общего, и что теперь они еще больше не смогли бы ужиться, чем раньше. Но он привык к ней. Ему порой очень не хватало этой женщины и было жаль ее, как в детстве того потрепанного игрушечного зайчишку. Может быть, потому у него и не возникало настоящей привязанности к другим, более молодым и интересным женщинам.

Посетители кабачка неожиданно оживились и стали перемещаться к выходу. На улице происходило какое-то движение и слышался далекий мощный гул. Снова ураган? Многие стали выходить наружу. Егоров тоже пошел к двери. Люди, тихо переговариваясь, тянулись к окраине квартала, которая была в то же время и окраиной города. Там, на очерчивавшем город шоссе, собралась уже значительная толпа. Все смотрели вдаль. Далеко, у самого горизонта, что-то, громыхая, сверкая и клубясь, сплошной стеной быстро катилось к людской обители.

— Смерч. Ураган. Ядерный взрыв, — слышались одинокие неуверенные голоса.

Большинство собравшихся хранило молчание. И никто не пытался бежать, прятаться, что-то делать, чтобы хоть как-то защитить себя. Как будто весь город за этот день свыкся с мыслью о неизбежности чего-то ужасного, противостоять которому невозможно.

— На нас идет! Прямо на нас! — знакомым сиплым голосом сказал кто-то сзади.

Артем обернулся и увидел своего давнего знакомого с нелепым медальоном на шее и бессмысленно вытаращенными остекленелыми глазами на лице. Оперу вдруг страшно захотелось повторить прием, примененный утром у калитки, но ему тут же это показалось полнейшей бессмысленностью, и он лишь прошел немного вперед, чтобы не стоять рядом с неприятным типом. Остановившись, Егоров увидел перед собой спину и затылок майора Стасова. Тот, словно ощутив спиной его взгляд, медленно обернулся.

— Ты знаешь, — скороговоркой, словно боясь не успеть, вдруг выпалил оперативник, — сегодня утром я потерял пистолет.

Стасов долго смотрел на Артема ничего не выражающим взглядом. Лицо его было бледным и неподвижным, как гипсовая маска.

— Как же это ты… — сказал наконец он без тени эмоций и голосе и снова стал смотреть в другую сторону.

Вот ужасная стена достигла реки. Толпа в ожидании затихла, видимо, надеясь, что это ужасное нечто не пройдет через воду. Но речная вода, вспенившись и взмыв высоко в воздух, как от взрыва, превратилась в сплошной туман, на мгновение скрывший все из вида. Но набегающая стена вновь возникла из пара, засверкала ослепительными вспышками, и в свете их возникли еще невнятные, но уже наводящие леденящий ужас огромные черные силуэты, несущиеся по земле и по воздуху.

Уловив слева от себя чье-то торопливое движение, Егоров обнаружил поблизости участкового Елина, достававшего из кобуры пистолет. Вот он передернул затвор, взял оружие двумя руками, как для прицельной стрельбы, и в этот момент увидел Егорова. Оперативник, горько усмехнувшись, отрицательно покачал головой. Тогда лейтенант приставил пистолет к виску. Егоров снова отрицательно покачал головой. Но в этот раз участковый не послушался и, закрыв глаза, нажал на спусковой крючок. Лейтенанта сильно качнуло, но он, раскачиваясь из стороны в сторону, словно кукла-неваляшка, остался стоять на месте. Потом он открыл глаза и беспомощно посмотрел на опера. Пуля на вылете оставила такую рану, что у лейтенанта, казалось, была вырвана треть головы, но крови почти не было. Егоров молча отвернулся.

В это время волна огня и теней подкатила совсем близко. Вспышки света, клубящиеся пыль, дым и черные силуэты заполнили все пространство впереди. И раздался леденящий душу вой, словно, собравшись вместе морозной зимней ночью, взвыли разом тысячи голодных волков, почуявших добычу. И задрожала земля под ногами. Но еще было видно, как стояла вдоль дороги окаменевшая толпа. И никто не бежал, не прятался, не падал на землю. Все ждали.

ИЗНАНКА МИРА, ИЛИ ПУТЕШЕСТВИЕ ВО СНАХ

Шел уже пятый день с тех пор, как она ушла. Денис Горин привык, что женщины в его обители надолго не задерживались. Но Юлию почему-то ему было особенно жаль. Четыре дня он не выходил из дома и не испытывал такой потребности. Ощущение личной трагедии ввергло Дениса в состояние творческой эйфории. Четыре дня он отчаянно трудился над своей новой повестью, а на пятый проснулся с чувством полной опустошенности и странной апатии ко всему. К тому же последняя ночь его была бессонной. Нет, он не творил в ночной тиши. Создаваемые Гориным кошмарные фантасмагории за дни непрерывной работы изрядно утомили его, и писатель решил наконец дать себе отдых и как следует выспаться. Но из этого ничего не вышло. Полночи он просто не мог заснуть, хотя перепробовал все известные ему средства борьбы с бессонницей и потратил на это немало сил. Когда же Денису удалось погрузиться в сон, странные видения стали одолевать его.